Ритуальные жертвы
Часть 2. Свободные радикалы
15. Свободные радикалы. Радикал.
Мы с Эллайджей целую вечность спускаемся к холлу в стальной ловушке лифта. Падение с небес на землю еще никогда не было более мучительно долгим и тошным. Не это ли чувствовал Люцифер, низвергаемый из пасторальных Райских кущей, горячо любимым, разгневанным Богом в самую бездну Адова жерла? Понимая, что неправ, любя до безумия, карающую поделом его, руку, но, не имея шанса отступиться от ранее избранной стези. И он, как я - падал, падал, желая застрять где-то на полпути между облачной пены или взорваться мелкою крошкой, рассыпаться вдребезги, воспламенившись как метеор, вошедший стратосферу земли. Но в итоге, ударившись оземь, увидел, как перед ним раскололась надвое скорлупа дверей лифта, и адово пламя уже тянуло к нему свои змеиные раздвоенные языки сразу со всех сторон овального лобби отеля Индиго.
Я знаю, что все уже потеряно безвозвратно, надежды нет, надежды быть не может, чистый аут, а я – в нем. Но, тем не менее, я чувствую в себе готовность к борьбе за Ребекку, с Ребеккой. Я готов бросить вызов рассудку, судьбе, самому течению времени, подменяя радостью «вчера» удушающее мукой «завтра». Я должен сберечь от невзгоды свой дом. Если я потеряю любовь - это будет фиаско почище всех тех лет, когда я неусыпно, но безуспешно ловил сачком зыбкие тени, когда я догонял образ прежней сестры, который все таял и таял в моих слишком горячих руках. Я готов блефовать, доставать из рукавов крапленые карты, я готов бросить на кон любой из своих козырей и пойти на открытый ва-банк. Я пойду до конца, лишь бы не проиграть этой жизни Ребекку.
Но уже по одной напряженной спине, обращенной ко мне тонкими треугольниками худых, плотно сведенных, лопаток и дрожащими (от чего? от гнева, от слез, от желания вырвать мне ребра и устроить масштабный забег «собери себя сам по 13-ти адресам»?) острыми плечами, я понимаю всю тщетность борьбы и надежд. Ребекка, сидевшая на этом диване напротив проклятого мелкого волка, уже собрала свои вещи и ушла от меня, хлопнув дверьми сразу всех номеров 5-го этажа. Финальная точка поставлена точь-в-точь в конце самой последней строки, все, что случится сейчас – эпилог, он расскажет о том, как сложились судьбы главных героев после падения атомной бомбы на город, какую форму – снежинки, звезды или кляксы – принял их ядерный пепел.
Эллайджа подходит к ним первым, я плетусь позади, пытаясь отсрочить неизбежную пытку разлукой. Пытаясь дать время Ребекке, вспомнить, понять, осознать, наконец, что она - моя, что я не шутил, держа ее на коленях на полу ее ванной, что у лжи нет, и не может быть власти над нашей любовью, что эту, последнюю из ошибок, мне можно, нужно простить. Я клянусь, она будет последней.
Услышав, что я приближаюсь, Ребекка говорит не так мне, как душному воздуху тесного лобби и своим отражениям в противоположной ее дивану зеркальной стене, говорит нарочито беспечным, обманчивым тоном, из последних сил сдерживая внутри разрастающийся ураган:
- Тут у меня Хейли спросила, как я пережила новость о своей биологической маме. Говорит, что это нормальное чувство - хотеть узнать свои корни. Но так как времени прошла уже "туева куча", - Ребекка сделала пальцами кавычки, обозначая прямую речь Хейли, - то нужно смириться и просто жить дальше. Ведь мы, - теперь она показала по очереди на каждого из своих братьев – родного Эллайджу и самозванца меня, - семья и нам нужно держаться всем вместе. Навечно и бесконечно, так сказать...
- Ребекка… - и что я могу возразить ей на это?
Но она сама не позволяет мне закончить.
- Я... мне... простите, мне нужно выйти...
Ребекка резко встает со своего дивана, и с журнала, с пирогом на обложке, на которых сидела все это время, натянутая как стрела для японского лука юми, и уходит из холла в сторону нижней террасы – там тенты, шезлонги, летний бар и бассейн, щедро пропитанный хлором. И я, не прощаясь ни с братом, ни с болтливой идиоткой Хейли, спешу за ней. Перед глазами мелькают яркие плитки пола на нижней террасе. Ребекка стоит у бассейна. Мы здесь одни.
Она не смотрит на меня. Она должна на меня посмотреть. Я должен понять, что мне делать, разработать стратегию, план. Я прошу тебя, ну посмотри на меня! И она посмотрела.
Все вселенская грусть отразилась в этих кобальтово-голубых глазах. И я понял, что не разочаровал Ребекку, не убил в ней любовь, не свел своей идиотской молчанкой с ума, я опрометчиво подтвердил все ее опасения, я доказал, что в каждом сомнении на мой счет она была изначально права. Я убил ее не бездумным поступком, я позволил Ребекке совершить суицид на моих же глазах, и я сделал это с улыбкой.
- Мне тяжело дышать, - вот первые ее слова, обращенные ко мне после смерти.
- Тебе совсем не нужен воздух, Ребекка, ты можешь вообще никогда не дышать.
- Конечно, мне совсем не нужен воздух, так почему я задыхаюсь, Ник? Зачем ты мне соврал?
Просветом в этом кошмаре, происходящем со мной наяву, была лишь ее грустная улыбка, только губами, глаза отражали всю ту же смиренную грусть.
Пусть разозлится, ударит, пусть выместит боль. Любая реакция лучше, чем эта. Ребекка смотрит на меня так, будто ей уже все равно.
- Я не врал! – Бросаю ей вызов. Очнись! Встрепенись! Дай мне сдачи, Ребекка! Дай мне бой, чтобы я осознал – ты жива, ты со мной, у меня есть надежда, у меня есть любовь, за которую стоит бороться!
- Если ты сейчас скажешь, что я просто не спрашивала, я тебя ударю и ударю тебя очень больно.
- Ты не спрашивала… - и Ребекка действительно бьет, вяло и с неохотой, сначала в плечо, потом в живот, по голове, снова в плечо, в грудь, так не выместишь боль, так не ранишь в ответ. Я не чувствую силы в ударах, но я так виноват перед ней, что даже эти слабые, щадящие хлопки и тычки заставляют меня содрогаться всем телом. Я на кладбище бил ее резче, я был зол на нее как сам черт, а Ребекка просто сломалась, она бьет лишь бы не говорить ни о чем, лишь бы дальше не слушать, изобличающей меня, правды. Устав от этих фиктивных побоев, она отвернулась и, согнувшись дугой над землей, задышала так тяжело и прерывисто, как только может дышать человек в самый разгар приступа паники.
- Ребекка…
- Заткнись, - она мигом обернулась ко мне, - не смей со мной заговаривать, Ник! Вся эта чушь о любовницах, о выборе мужчины над образом брата, о тяжести поиска замены «сестренке» на словах и в голове!
- Мне и было тяжело!
- Все ложь! От начала и до конца! От первого до последнего слова! От холодной весны до… - Я тоже не помню последних сказанных ей слов. - Ты несколько лет как знал, что я тебе не сестра, так что какие проблемы с «сестренкой», с головой у тебя только проблемы, но помочь уже не сумеет ничто, даже момент для лоботомии безнадежно упущен.
- Ребекка, это все ничего не значит! Вся моя ложь не меняет самой сути наших отношений, не меняет нашей любви.
- Любви?! Да ты любовь не узнаешь, если она располовинит тебя мачете в пустынном переулке! Не зря ты сказал, что я – вся твоя любовь, весь твой дом. Обман, манипуляция, вождение за нос – вот истинная глубина твоей любви, вот они - гнилые стены твоего кособокого дома.
- Ребекка!
- Оставь свой излюбленный аргумент, громко кричать мое имя больше не панацея, натура ушла, мальчик так надоел со своими волками, что сами жители деревни собрались и забили камнями до смерти голосившего идиота. Жестокий мир диктует жестокие меры, братишка, - Ребекка плюнула своим «братишкой» мне в лицо.
- Я повторяю, это ничего не значит, ничего не меняет в наших с тобою личных отношениях. Все, чего ты боялась – реакция Эллайджи, всего мира, моральные догмы – все чушь, мы чужие, нам можно все, всегда было можно, даже там, в траве у реки!
- Не значит?! Для кого? Для тебя? Для меня, для меня значит, - Ребекка бьет ладонью себя в грудь, - я отдалась не другу, не соседу, я брату, слышишь, брату отдалась! Я все в себе к чертям таким сломала и бросила к твоим ногам. А ты все знал, ты с самого начала знал, что я... - Ребекка заикалась, захлебываясь в собственных словах, - что ты... что мы... ты знал, и ничего мне не сказал... я снова пересекла эту грань, а ты остался стоять на ровненькой почве, с осуждением глядя мне в след!
- Я ничего не перешел?! Да я всю жизнь переходил эту границу туда - обратно и опять туда!
- Да что ты говоришь?! Ты всю жизнь пробродил вдоль высоковольтного ограждения, с грустью глядя сквозь звенья колючих дротов на ту сторону, на желаемый мир, ведь ты так хорошо умеешь только смотреть, правда, Ник? А потом Эллайджа вручил тебе индульгенцию, упреждающую все грехи и ты, наконец-то, двинулся в путь. Пересек все границы вальяжной походкой, ты вошел в отношения с полной свободой от страха, сомнений и ломки себя. Всех тех мук, через которые прошла я! Я бежала лесами, сплавлялась на бревнах по горным рекам, я перешла на ту сторону как нелегал, я жила с тобой тихо как мышка в норе - затаившись на дне под сырою землей, лишь бы нас не нашли, лишь бы только никто не узнал. А при встрече с Эллайджей мне выпала честь пережить еще одну смерть, вторую смерть за всего одну, не такую, чтоб очень и длинную жизнь! Даже когда отец ударил меня своим мечом в живот, мне не было так плохо, как от встречи с братом, заставшим нас на горячем, целовавшимися на этом полу! Неужели, в тебе не нашлось даже капли любви, чтоб меня пожалеть, чтоб спасти меня от этой участи, пусть не тогда, в первый раз, так хотя бы сейчас? Неужели, ты действительно монстр, Ник? После всего, что между нами было, ты все еще монстр, играющий со мной в гнусные игры?
Здесь мне крыть нечем, Ребекка права, я знал, на что шел, а ее саму отпустил брести в темноте, разве что, крепко перехватив своею рукой ее руку, и то и дело, оповещая, где холм или яма, чтобы просто не дать ей упасть.
- Эй, - хватаю за предплечья сестр... Ребекку и трясу, не сильно, но довольно ощутимо, - успокойся, это же я, твой Ник, все только между нами, никто не будет знать.
- Я буду знать!!! - взревела раненым зверем Ребекка. - Целую вечность жить и знать, что между любовью и желаньем победить любой ценою, ты победил. Отпусти меня, Клаус, у меня ведь теперь даже халата приличного нет, чтобы ты мог его отобрать – и, сбросив с себя мои руки, Ребекка вышла через калитку в балюстраде террасы на улицу у отеля.
Клаус! Халат! Она сказала, Клаус, а значит, значит она помнит ту полную безумства ночь в ее крошечной спальне, когда я напоил ее своею кровью, чтобы снять эффект от мерзкого укуса возле бара! Она все помнила, пока была со мной, когда распекала меня на кладбище словами об отце, когда с невинным видом говорила «Клаус? Нет, Клаус – никогда», все помнила, но ничего не сказала. И сам, не удержавшись, я рычу как зверь, только не раненный, а дикий и взбешенный. А в следующий миг я выбегаю следом за Ребеккой. Но улица пуста. Она ушла, и я не знаю, вернется ли когда-нибудь обратно.
Конец 2 Части.
Прослушать или скачать Slipknot Vermilion, Pt. 2 бесплатно на Простоплеер