Ритуальные жертвы
Часть 2. Свободные радикалы
4. Свободные радикалы. Свобода.
По мне промчался с ветерком груженый тоннами гранитных плит [целая вереница надгробий для всех моих почивших в бозе жертв] товарный поезд, потом еще один, целое железнодорожное ралли проложило свой маршрут сначала вдоль меня, а после поперек и по окружности, чтоб ни одна частичка тела не осталась в стороне от состояния разбитой и помятой. Лицом в подушки я проснулась на собственной кровати от звонка мобильного «Sacrés Français». Тьерри не мог выбрать момента неудачней для утреннего… 2.45 после полудня… послеобеденного раннего звонка.
- Я дома, со мной все очень хорошо и здорово, спасибо за заботу и все такое прочее, - заплетавшийся язык с трудом промямлил в трубку пару-тройку общих фраз, эквивалентных одному более емкому и уместному при данных обстоятельствах, но грубому по форме - «отвали».
- Я знаю. Ты мне вчера звонила…
Мхм, пьяной я не была, так что… Да, пьяной не была, зато в бреду валялась. Хороший должен был случиться разговор, цветистый и информативный.
- О чем мы говорили? – прощупаю хотя бы почву для начала, может, я спела ему кавер на Селин Дион, призналась в нескольких мэнэж-а-труа в годы молодые и пожелала сладких снов о ежевичных пальмах.
- Да мы как-то… не говорили вообще. Я был пьян, а ты попала на атоответчик и… поговорила с ним. О жизни, о любви, о своем бывшем… - многозначительность молчания Тьерри была уж слишком артистичной, как пауза перед грозой в театре Глобус еще при жизни Уильяма Шекспира. О бывшем я с его магнитофоном говорила, подумаешь, трагедия в трех актах без антракта.
«Никлаус М… Никлаус Морган, мой бывший парень» устало подсказала память.
Сна как не бывало! Я говорила с ним о Нике?!
- И этот разговор, он… странный. Очень. Я хотел сначала его стереть, но исходя из голоса из трубки, ты помнишь его либо очень плохо, либо вообще – пробел.
- Пробел, - язык от стресса, стряхнувшего меня с постели, стал куда проворней. Я мерила шагами спальню, пытаясь вспомнить хотя бы отдаленно, чего я там наговорила под действием галлюцинаций прошлой ночью на почту, мнущегося от неловкости, Венчурэ. Но вывод прост: весь вечер после паба – один большой пробел.
- Я ничего толком не знаю о твоей личной жизни до Ласелля, так что не суди, но думаю, что лучше тебе помнить подобные беседы, и готов сдать запись из рук в руки.
- Где встретимся, Тьерри?
Дорога к кладбищу Ньютона от моего дома довольно коротка, всего лишь 2,2 мили, на машине путь займет не дольше 5 минут. Но мне стоит проветрить голову, немножко, перед этой встречею с Венчурэ и, соскочив с последней крошечной ступеньки, ведущей из моего двора на тротуар, я отправляюсь в сторону Республиканского проспекта. Идти нужно мимо пожарного депо №2, чуть дальше, на параллельной проспекту улице Чеканной, начнутся земли загородного клуба имени Горящего Холма, где как всегда гоняют мячики гольфисты.
Миную перекресток с Каштановой улицей, где слева от меня гремит скрипичным Декабрем Вивальди общественная музыкальная школа Ньютона - невысокое и слегка приплюснутое сверху каменное здание, с отделанным голубыми панелями мансардным этажом и серой черепичной крышей. В мае у них проходит музыкальный фестиваль.
Дальше уже видно один из кладбищенских углов, но центральный вход не здесь, а у меня нет никакого особого желания лезть через, пусть и невысокую, но каменную стену в легком платье, чтоб после в босоножках на высоких каблуках шагать по чьим-нибудь могилам до часовни - условленного места встречи. Так что я продолжаю свой одинокий путь вдоль оживленного проспекта до развилки с улицей Гомера. Слева от меня, между Гомера и Республиканским, в одном кирпичном здании [типичном образце американского колониального стиля] находятся Избирательная комиссия, Общественный кредитный союз и городская Ратуша, с ее 3 прудами, жалкой овальной клумбой напротив входа и белым колокольным шпилем, нависшем над циферблатом крошечных часов [не думаю, что все это можно назвать часовней].
Миновав административный центр города и Ньютонскую Открытую Библиотеку на углу Гомера и Ореховой, уже по последней я дохожу до широко распахнутых ворот центрального городского кладбища, открытого для посещений с 8 утра до половины 7 вечера.
Дорога занимает у меня не дольше 40 минут и, держась все время правой стороны, я довольно быстро выхожу к уютной Мемориальной часовне, у дверей которой меня и поджидает, измученный похмельем и широко зевающий, Тьерри.
- Что-то ты опаздываешь, Бекс.
- Шла пешком.
- А-а-а...
В Америке идти пешком - это одно из тех чудачеств, которые может позволить себе житель мегаполиса, но в уютном городке Ньютон, Массачусетс, пешие прогулки - верный признак временного помутнения рассудка, а в длинных бледных пальцах Тьерри как раз зажат весомый аргумент - тот самый неотвеченный звонок, который обличает меня в безумствах пострашнее, чем невинная любовь к ходьбе.
- Позволишь, - киваю на его айфон.
А не позволишь, я сама себе позволю. Но Тьерри уже передает мне телефон, всем своим видом выражая желание произнести короткую, но обличительную речь. Пусть говорит.
- Я, честно говоря, не совсем уверен, что там у тебя с твоим безумным бывшим, но я бы лично не хотел, чтоб мне когда-нибудь таких вещей наговорила моя… подружка, - Тьерри замялся на «подружке», а потом поправил, - бывшая подружка. На, держи, я выставил тебе автоответчик, так что нажми на «проиграть» и слушай.
Я, молча, отхожу к большому мраморному склепу, опускаюсь на выступ в плите прямоугольного мемориального камня по соседству и нажимаю надпись "проиграть". Динамик тут же оживает трескучим звуком, готовый разразиться нашими с Ником голосами. Тьерри, из деликатности, отходит от меня подальше, в глубину кладбища Ньютон, по широкой асфальтированной аллее, ведущей к небольшому озерцу. Тем временем в его айфоне, срываясь с крика на противный визг, я атакую брата первыми словами:
- Зачем ты здесь?!
- Привез тебя домой.
- Нет-нет, не здесь, вод здесь? – слышен какой-то шорох.
- Я сам не понимаю, зачем мне быть внутри твоей прически и потому так редко там бываю, если бываю вообще.
- Не притворяйся идиотом, Ник. Зачем ты делаешь все это с моею головой, зачем ты влез ко мне под кожу и душишь меня прямо изнутри, тебе так хорошо, когда мне плохо, страшно, когда я вся в крови и собственных слезах, тебе так нравится пырять меня ножом, это забавно или смешно, какие чувства вызывает в твоей гнусной душонке моя боль?
- Ребекка, ты галлюцинируешь как дышишь, так что давай-ка, выпей мою кровь и...
- Да лучше я умру в агонии! Я скорей издохну и распадусь на атомы под этой вот кроватью, чем позволю хоть чему-то твоему попасть внутрь меня!
А я, оказывается, умею быть волнующе неоднозначной в своих словах.
- Ребекка, это не ты, а яд несет такую чушь, расплывшись по твоим губам жестокими безумными словами, я, как твой брат…
Как называется такой надрывный хохот, кажется, гомерическим? Так вот, на записи Тьерри я не меньше минуты безудержно смеюсь как старина Гомер.
- Брат? – смех очень резко оборвался, - Да ты меня на 80 лет упрятал в гроб, чтоб только не позволить быть счастливой! Прошу прощения, Клаус, но братья так не поступают!
Я называю Ника Клаусом? А новости час от часу новее и новей.
Шуршит материя, я что-то застилаю? расстилаю? нет, это я сняла с себя халат.
- Тебе же нужно все мое, так вот, бери халат, бери-бери, не притворяйся, что не хочешь, он же мой. Или ты предпочитаешь только отнимать, тогда, - слышно как я обратно облачаюсь в, секундой ранее сброшенный, халат, - Ну, отнимай! И голову сломай, сверни мне шею, оторви мне руку, брось меня на пол, дай наконец почувствовать любовь! Ведь ты же меня любишь, правда, Клаус?
Опять молчание.
- Ну же, не стесняйся, доставай свой кол, кинжал, набор охотничьих ножей, разрежь сестренку на кусочки и спрячь по разным кладбищам страны, тогда я уж наверняка никому больше не достанусь!
Я понимаю, что вся запись – театр одного актера. И никакой подружкой, бывшей или даже актуальной, в ней и не пахнет, особенно вот в этих моих словах:
- Как там зовут тот комплекс, когда ты хочешь отыметь свою сестру? Ведь ты же хочешь, правда, Клаус? Давай, снимай штаны, я знаю, ты способный, я много лет жила в соседней спальне. Да ты не бойся, ты не будешь первым, я...
Слышен хлопок. Так. Ник меня ударил. Дальше шаги и тишина. Ушел.
Смотрю на маленький экран, до конца записи еще есть время. Что же будет дальше? Спустя минуту опять звучат шаги, ведущие Никлауса обратно. Что-то звякнуло, ударившись о ножку ночника на прикроватной тумбе. Скрип пружин в матрасе, потом еще один: Ник положил меня, а сам сел рядом, очевидно. Опять удар о лампу и глотки, я что-то пью и фыркаю при этом. Звук битого стекла - отбросила сосуд, но плеск не слышен, значит, кровь Ника допила до дна. А что еще там могло быть, если сейчас я не валяюсь на полу собственной спальни, корчась в горячечном бреду, а слушаю автоответчик друга, усевшись на надгробие у каменного склепа семьи ФитцУильям? Хм, еще один бастард.
Пружины скрипнули сильнее и кто-то что-то зашептал на самой грани слышимости, так безумно тихо, что мне не разобрать. Но кто шептал: Ник или я? Последний скрип, шаги и тишина, которою и обрывается послание на телефоне Венчурэ. Стереть, конечно же, стереть, какая тут, к чертям, сохранность записей.
Мой друг стоит чуть поодаль, у свежевырытой могилы. Она могла бы стать его, но слишком близко к дому и вообще, мне здорово приелась уже смерть, пора менять закостенелые привычки.
Я подхожу к Тьерри, зову его по имени и, встретившись глазами, внушаю новоорлеанскому щеглу в пепельно-серой фетровой федоре: "Забудь этот звонок и весь наш разговор".
- Бекс, а что мы делаем на кладбище? – оглядывается по сторонам мой бледный сухопарый друг.
- Гуляем после посещения Открытой Библиотеки, - и мы действительно идем вдвоем вдоль одного из миленьких кладбищенских озер.
Прослушать или скачать Adele Turning Tables бесплатно на Простоплеер