Ритуальные жертвы
Часть 3. Ритуальные жертвы
- Софи, у тебя есть ровно 5 минут, чтобы сообщить мне, где на этот раз ушли в подполье остатки этой, похоже, непотопляемой собачей своры, иначе счастье, начиная прямо с этого момента, станет десятою дорогой огибать ваш укромный ведьмин уголок.
Через три минуты пришло сообщение с адресом в Вабане, еще одном городе - кусочке административно-территориального пазла, который, наряду с Каштановой Долиной, Вестоном и еще 10 себе подобными, образует мини-агломерацию под названием Ньютон, Массачусетс.
Эллайджа хотел пойти вместе, решить вопрос «семейно», но его желания меня сейчас мало волнуют, он должен был решать вопрос «семейно» - совсем иной, не умиленный и полный душещипательной тоски, смысл я вкладываю в это слово! – еще вчера, вместе с Ребеккой и своим карманным волком, а не рассекать по штату как одинокий рейнджер в поисках ответов на субстанциальные вопросы, которыми мог всерьез задаться только такой изысканный тюфяк как наш Эллайджа: «Почему волки напали именно на нас? В чем их резон, что движет этой силой?» Восхитительно! Пока одни входили в транс, в поисках прошлых наслаждений, или искали озарений на извечные и неизменные «отчего да почему?», Ребекка вместе с Хейли Маршал вполне себе «семейно» отразили неожиданный удар и, в качестве ответной меры, нанесли существенный урон волкам из стаи некоего «Оливера, альфа».
Эллайджа сообщил, что «сестра ранила его смертельно, но, к сожалению, так и не смогла довести дело до летального исхода», и что в итоге он, с несколькими уцелевшими приспешниками, сумел сбежать.
К сожалению.
Как много в этом положении вещей общего с тем чувством, что сейчас зудит во мне, ежеминутно побуждая разодрать грудину от горла и до живота, чтобы вырвать из себя как корень сорняка из благодатной почвы одно единственное слово – «сожалею». В моей, бесконечное количество раз переигранной, шахматной партии с жизнью после смерти фигуры впервые выстроились в пат: маг не соврал, этим утром Ребекка покинула не только дом Эллайджи в Вестоне, но и штат заливов Массачусетс, а к вечеру, возможно, оставит в прошлом США.
Я голоден, но во рту стойкий привкус крови и желчи, во рту финальной нотой расплывается горький привкус чувства, что я уже, прямо сейчас, бесславно проиграл.
Мобильный лагерь оборотней оказался заброшенным кладбищем подержанных автомобилей, облагороженном владельцем названии обычной свалки покореженного металлолома.
Ночи в Ньютоне, будь то Ньютонвилль, Дубовый склон или Вабан, образцово-показательный пример степенной пригородной жизни, здесь в 23.00 все уже спят или, в случае бунтарского протеста против системы, читают книжные новинки при тусклом свете настенного комнатного бра, при этом не забыв задернуть поплотнее шторы спальни. В такие ночи тишина и темнота безлюдных улиц – твой лучший друг.
Оборотни скрывались, зализывая раны после вчерашнего побоища на Ивовой дороге, так что на лишний шум от них рассчитывать не приходилось, но не могли же они вовсе не дышать! Вот так их рефлекторная естественная жажда жизни привела к ним неизбежность смерти в моем свирепом и безжалостном лице.
Всего их было пятеро: один сопел поближе, трое других дышали ровно в глубине этой помойки, последнее дыхание, пятое по счету, хрипело и постоянно прерывалось, что ж, Ребекка определенно пробила альфе как минимум одну из долей легких.
Первый волк стоял на карауле у развалившегось темно-зеленого пикапа без колес. Нужно было всего-то и свернуть его хрупкую человеческую шею, но демонам, скулящим и скребущимся внутри, хотелось шоу покровавей, гнусной феерии из рваных ран и раздробленных в труху костей. Каждый развлекается по мере своих умений и потребностей души или ее отсутствия как таковой.
Схватка все равно оказалась жалкой и до нелепого недолгой, как прикажите сойтись в бою на равных с тем, кто настолько слаб и перепуган? А играть в поддавки со всяким мелким сбродом совсем не весело и никогда не входило в мои широкие, но не настолько же, приоритеты. Противник должен трепетать перед моею мощью, силясь держать удар или бросаясь в бой с улыбкой обреченного безумца. А здесь что? Я стиснул горло волка всего двумя пальцами – большим и указательным, без усилий оторвав от земли и легко удерживая на весу трепыхающееся тело. Он не мог кричать, воздуха не хватало, но злобный сип, все же, доносил до моих ушей его проклятия – предсмертную агонию помутившегося рассудка:
- Убьешь нас-с-с - появятся новые, и знаешь что-о-о, сколько бы новых нас-с-с ты не убил, сам ты ос-с-станешься точно таким же, неиз-з-зменным. И это ведь не че-е-ертова с-с-стабильность, ты застрял, чува-а-ак, ты окончательно зас-с-стрял совс-с-сем один на целом с-с-сраном с-с-свете. Ни с-с-стаи не нажил, с-с-семьи не с-с-сохранил, ты неприкаянный бес-с-схозный с-с-сукин с-с-сын! Хотя, зачем я это г-г-говорю, ты с-с-сам ходячий гимн с-с-своей ущербной...
Голова оборотня покатилась по асфальту, оставляя за собой темно-багровый влажный след. Партия в кровавый боулинг открыта моим первым страйком. Один болтливый волк пошел, осталось четверо других до кубка кубков.
Когда я вышел к небольшой площадке, окруженной грудами, наваленных друг на друга, изношенных и насквозь проржавевших, отъездивших свое автомобилей, на которой подыхал тот самый альфа Оливер, еще два оборотня ринулись в атаку. Первого из них я просто таки сломал пополам, вырвав рукой и преломив в, сжатой в кулак, ладони позвоночник в области между поясницей и крестцом. Другому пришлось вырвать сердце, не мой прием, но раз Эллайджа так жаждал семейственности в этом деле, то я решил заочно репрезентировать его неповторимый стиль в этом избиении песьих младенцев. Еще один волк, тщетно пытаясь отбить у меня тело своего «бессердечного» товарища, отделался легким переломом руки и со скулежом убежал куда-то вглубь металлической помойки. Оливер, а остался здесь только он, мой бедный бледный визави, с трудом встал со своей лежанки из старых потертых покрышек и какой-то, засаленной машинным маслом, рваной белой тряпки.
- Пришел…
- А были сомнения на мой счет?
- Ни малейших. Я знаю тебя, я очень хорошо тебя понял за этот год, безродная ты шваль, Никлаус – полное ничтожество – Майклсон. Я ведь не кто-то чужой, со стороны, я ведь твой хреноюродный племянник, дядя Клаус – вшивый ведьмин бастард.
- Сейчас я должен заплакать и прижать тебя покрепче к небьющемуся сердцу, застывшему в груди? Да хоть мой покойник-отец, самолично восставший из ада и забежавший на родственный огонек! Это у нас сейчас – не беседа, я пришел вас убить и в течении максимум четверти часа я всех вас убью. Хэппи-энд.
- Но стаей ты так и не завладеешь! Мы не достанемся тебе, подонок! Каждый из нас предпочел смерть служению такому вонючему исчадию преисподней как ты! Мы умрем, но не примем тебя нашим альфой!
- Болевой шок, не иначе, сейчас говорит вместо тебя этими анемичными дрожащими губами. Меня никогда не интересовала стая моего отца! Я даже не знал, что она до сих пор существует!
- Конечно, как же иначе, именно поэтому твоя «сестра» рисует его портреты! Вообще без палева, гибрид! И сам ты совершенно случайно оказался на нашей территории: Ньютон, Бостон.
- Да, убогое ты создание, совершенно случайно. Я не к вам приехал, я приехал за своей сестрой. Помнишь ее: блондинка, пырнула тебя вчера ножом для писем аккурат меж ребер, только вот пьет многовато, вербены не выносит, а ты ведь на вербене бурбон ей настоял, и кровь у нее такая: холодная, бархатно-густая, а на вкус как молодое божоле, с легкой металлической кислинкой. Это ведь именно ты порвал горло моей сестре Ребекке, тогда, у грязного бостонского паба «Шиповник чего-то там», правда, племянник? Твоя стая за это уже заплатила, остался только ты и тот жалкий трусливый щенок, прячущийся за обломками Мустанга. Рука не болит, псинка? Слышишь меня, я приду за тобой, хоть под землю волчком крутонись – я приду по твоим же следам и убью всех, кого ты любил или только полюбишь, я сожгу твою норку, а после проткну поочередно каждое легкое, и буду с упоением смотреть, как ты умираешь в агонии, жадно хватая, осклабившимся в муках, ртом холодный бессмысленный воздух. Выходи и умри как мужчина или беги, но помни – я приду за тобой!
Оливер взревел.
- Ну да, а как же! Твоя сестра Ребекка! Сестра «с чертовски приятной на вкус густой бархатной кровью»! Прежде, чем пойдешь жечь нору Джека, послушай-ка себя, богомерзкий полукровок!
- Двух смертных приговоров не выносят, так что можешь говорить все, что захочешь, я разрешаю, но помни: это твои последние слова.
- Чувак, она же твоя сестра! А ты, угрожая нам смертью, сам мысленно дрочишь на ее кровь, на свою собственную кровь в ее жилах! Это просто блевать что за…
Из-за багажника Форда выскочил, обезумевший от боли в, расщепленной в районе дельтовидной бугристости, руке, Джейкоб, он оскалил зубы и бросился на меня.
Я не стал претворять в жизнь обещание медленной смерти, а легко оторвав волку болтающуюсь руку, воткнул ее острием аккурат между плотно сведенных бровей, пробивая хрупкую глабеллу одним метким ударом и симметрично рассекая лобную кость, до кровавого месива разодранной плоти вгоняя ее в череп Джейкоба и даруя мгновенную смерть. В конце концов, мы ведь из одной волчьей стаи, нужно быть милосердным к своим братьям меньшим.
- Ублюдок! Сраная мразь! Джек!!! Зачем? Нужно было бежать… Пока этот урод будет мысленно камасутрить сестру во всех доступных позах, как течную суку драный кобель, ему было бы не до тебя…
- Последнее слово оглашено, - я выдернул изо лба Джейкоба, как из подтаявшего куска сливочного масла, свою новую любимую игрушку – сломанную в плече руку, с торчащим из нее острым обломком трубчатой кости. Неживая метательная рука подкосила Оливера, как фрисби сшибает собаку – на лету, и лежа на спине в луже крови своих мертвых друзей, бывший альфа, теперь уже подчистую перебитой Майклсонами стаи, харкал кровью (Ребекка все-таки очень удачно попала ножом ему между ребер), продолжая шипеть, распыляя свой яд:
- Убей меня, сучье отродье! Давай же, вырви сердце или сожри через ухо мой мозг, ни хрена ты счастливей не станешь, ублюдок. И сестра твоя, с бархатной кровью, только на перепихон с тобой и согласна, на кой черт ей пускать такую елдоголовую ошибку природы как ты, дядя Клаус, в свое мертвое телочье сердце? Она бросила тебя, даже она, родная сестра! Разве ж это не анекдот! Ты такая бездушная тварь, что даже твоя тень сказа – пшел нах! – Оливер смеялся комками запекшейся крови, убила его без сомнений, Ребекка, мой удел – просто добить, хотя бы из сострадания. – Скажи привет онанизму, хероюродный дядя, твоя тетя купила билет далеко-далеко, лишь бы свалить подальше от тебя, будешь теперь гонять лысого в бежевой спальне, один как тот х-х-х… - хрипел подыхающий альфа, - …ер между ног. Хотя, такому псу как ты всякая сучка для случки сойдет, подберешь себе телку под… эхэ-хэ-хэ-х-х-х…
Пламенная речь Оливера внезапно оборвалась.
Шишел-мышел, последний волк из стаи вышел.
Вожак, истребленной под корень стаи отца - безымянного любовника Эстер, истекал кровью посреди раскуроченной свалки, распластавшись осенним опалым листом у моих ног, но его слова, ядовитые как стрелы коренных народов, уже делали свое грязное дело – разъедали изнутри.
Ребекка долго не отвечала на звонок, и в нетерпении слушая протяжные гудки, я все придумывал и передумывал слова и фразы, которые скажу ей, услышав в трубке:
- Да?
- Ты соврала мне, - вырвалось спонтанно. Но разве вся на свете суть вещей не в том, что младшая сестра мне соврала? Какой вопрос важнее этого - планета или нет Плутон?
- О чем?
- Ты уезжаешь!
- Наверное, да, соврала.
- И про картину... Я видел картину с отцом… Мне жаль, что я… - Что я что? То самое сучье отродье, которое, повалив тебя на ступеньки в приступе бешенства, сделало именно то, о чем целую четверть часа плевал обсценными словами и лютой злобой гнилой Оливеров рот? Что я не похож на мужчину с картины, где другой я, живой и другой, держу на руках крепко спящего кроху-младенца? Что я пообещал – мы уйдем, мы будем счастливы, и вот мы вдвоем в штате Массачусетс, оба в крови от макушки до пят, возвышаемся посреди кучи тел, и на счастье все это даже слабо, на сотую долю процента, не похоже, с какой из сторон не смотри? Что не будет у нас с тобой крохи, потому что ты труп, а я волк, вымерший изнутри? Мне жаль, что нигде, даже в твоем сладком рту, не осталось места хотя бы для имени того Ника, которым я был и которым мне больше не стать никогда.
- Лучше бы ты ее сжег, нет в ней счастья, одно средоточие боли и… - голос Ребекки заглушил громкий гул, похожий на звук тромбона, который приложили раструбом к уху и подули во весь объем легких в мундштук.
- Что это за звук, Ребекка?!
- Это мой корабль дал гудок. Прощай, Ник - вместо голоса Ребекки несутся быстрые короткие гудки.
И сердце оборвалось.
- Это ведь кровь? Знаешь, я мог бы тебя принять и после того, как ты примешь душ и смоешь с себя чей-то костный мозг, да-да, вон там, на левом рукаве. Но, в любом случае, преодолевая тошноту и омерзение, я готов услышать твой ответ: какую из дорог ты выбираешь? Сестра… то есть, Ребекка или власть? Чего ты хочешь Клаус, кого ты пришел попросить о милости, кровожадный нетленный Парис: Афродиту или Геру с Афиной?
- А если я хочу сразу все?
Калеб рассмеялся над моими словами. Впервые, глядя на меня, перепачканного в чьей-то крови и костном мозге, человеку смешно. Что ж, видимо этот волшебник – действительно большой оригинал.
- Не сомневаюсь, что хочешь. Вернее, очень сомневаюсь, но верю, что ты настолько серьезно заблуждаешься в самом себе и своих подковёрных мотивах, что не в силах отличить «пусть будет» от «очень хочу». Ты не видишь разницы, Клаус, но это ведь не значит, что ее нет. Когда ты не можешь заполучить то, чего бы хотел, ты начинаешь хотеть то, что можешь заполучить. Но, когда это видишь вот так, на раскрытой ладони перед лицом, понимаешь – не то. Ты глубоко, но я верю, что вполне поправимо, травмирован этой фрустрацией, Клаус. Ты выжал свой максимум власти, а вкус оказался травою трава. Ну, зачем тебе власть? Победить в голове демонический образ отца? Он настолько владеет тобой даже после бесславной кончины? Ты само слово «власть», случайно или весьма умышленно, расшифровываешь превратно. Какую тебе власть подать? Чем ты хочешь обладать? Ты можешь стать владыкой Массачусетса, Америки, Вселенной – дальше что? Каков твой план на жизнь, которая, по твоим меркам, удалась? Влюбишься в наивную голубоглазую блондинку? Дежавю такое дежавю, что глазам больно смотреть.
- Я что, правда, похож на человека, который пришел к тебе поговорить о блондинках?
- Откуда мне знать! Я что, ваш семейный консультант? Найдите психоаналитика, к нему и ходите как к себе домой. Я волшебник, а не мудрый наставник всех заблудших овец в сильно поношенных волчьих шкурах! Если ты пришел не затем, чтобы озвучить свой выбор, то что привело тебя - снова! – в мой дом?
- Ребекка нарисовала портрет, мой, с маленьким ребенком на руках, совсем младенцем. Сегодня я спросил ее, почему она соврала мне, называя полотно портретом моего отца. Но Ребекка ответила только, что нет в нем счастья, в полотне, одно средоточие боли и что-то еще, тут нас прервал пароходный гудок. Что еще, ведьмак Калеб? Почему именно после этих самых вот слов, сестра, внезапно, снова назвала меня Ником? Что на самом деле значит этот портрет, чароплет?
- Понятия не имею, о чем ты.
- Не ври мне, ведьма-мальчик!
- Ведьма-мальчик?! Да ты поэт, а не художник, Клаус.
Я подскочил к мальчишке, отшвырнув в сторону его письменный стол, и, схватив за шиворот белой футболки без рукавов и принта, прижал его к тонкому листу сплошного стекла в панорамном окне с видом на задний двор.
- ГОВОРИ!
- Насилие решает не все, гибрид. Я предложил тебе три дороги, будь добр, выбери одну и будем говорить.
- А ты, будто, не видишь сам, мальчик-ведьма, что я уже выбрал!
- Что ж, пусть. В конце концов, в жизни для каждого однажды наступает пора взрослеть. Стол на место поставь и садись, поговорим.
Прослушать или скачать Kid Cudi I Hear Them Calling Me бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Serj Tankian - Goodbye Gate 21 бесплатно на Простоплеер