3. Ритуальные жертвы. Гибрид.

[Pumka46]

Ритуальные жертвы

Часть 3. Ритуальные жертвы

3. Ритуальные жертвы. Гибрид.

Ведьма Софи Деверо говорила с чудовищным, державшим в постоянном напряжении, французским акцентом, безжалостно коверкая до полной неузнаваемости подавляющее большинство слов:
– Я закгыла для тебя центгальный погозт Ньютона, взё как мы обзудили и зоглазовали. Что тепегь? Я не твоя кагманная ведьма, гибгид.
– Всего одна небольшая услуга, задача проще простого – найти ночлежку стаи бродячих собак.
– Маззачусетз?
– Бостон.
– Езть вещь или контактег?
– Я контактер, оторвал одному из них руку.
– Как жезтоко, – но по скучающему тону Софи ясно, что на жестокость мою ей равнодушно наплевать. – Изкузали зезтгу?
– Не читай меня, ведьма!
– А как иначе, ты ведь контактег!
– Тогда читай молча.
– Как пгикажете, мезье Майклзон.
Ведьма прищурилась, продолжая смотреть на меня уж как-то чересчур странно даже на мой изощрённый и слегка извращенный вкус – по дуге, от левого плеча до правого, описывая пристальным взглядом полу-эллипс над моей головой.
– Ищешь нимб?
– Ты хотел, зказать гога?
– Ужасный акцент! Нет, не гога, гогов у меня давно нет, лет 400 назад как спилил – мешали носить широкополые шляпы с красивым пером, а я ведь тот ещё мушкетёр.
Сморщив нос, Софи погрозила мне тонким пальцем, унизанным где-то с десятком блестящих колец разных форм, цветов и размеров: от простого золотого ободка до раскрывшейся орхидеи из бежевой и бирюзовой эмали с массивной серебряной шинкой, испещренной арабскою вязью.
"Путь к сердцу дамы лежит через мастерскую ювелира", – в сильном подпитии сообщил мне один из королей, кажется, это был Генрих VIII.
Хотя, зачем тебе ювелир, если есть придворный палач? Отрубил первой голову, снял колье и надел на вторую, только глупцы спускают казну на прихоти жен, фавориток и куртизанок.
Жест ведьмы был несерьезным и полуигривым, так что не разобрать, мадемуазель Деверо флиртовала или изображала из себя дурочку-европейку, чтобы усыпить мою бдительность. Нет, с французскими ведьмами в нашей семье покончили сразу после смерти Сабин: я убил, Элайджа оплакал, Ребекка лежала в гробу. Звучит жутковато, но у каждой семьи – свои сестры в гробу.
– Ты хочешь знать пго обоготней? – на круглом каменном столе в гостиной дома, где живут и работают с клиентами Софи и её сестра, Жанна-Антуанетта - американизированная Джейн-Энн, уже лежала подробная карта штата Массачусетс.
– Да, и как можно быстрее, мадемуазель Деверо.
– А больше ничего зпгозить не хочешь, точно? Никакие дгугие вопгозы не вегтятся на кончике... – Софи почти кокетливо показала язык. Почти. Что-то в ее насмешливом тоне было чем угодно, но не шуткой. Мадемуазель Деверо на что-то намекала, к чему-то вела, направляя меня своей тощей паучьей рукой в нужном ей направлении, но точно обозначить свою мысль, почему-то, никак не могла. Или не хотела. Что это ещё за ведьмовские штучки?!
– Есть что сказать – говори, а всё это магическое словоблудие оставь для изнуренных йогалатесом домохозяек, подозревающих мужей в полном спектре возможных форм супружеской неверности – от зоофилии с их плюшевыми лабрадудлями до гомосексуализма с мексиканским чистильщиком бассейнов Хосе.
– Я не могу.
– Язык между зубов застрял?
– Не дегзи, – ведьма опять почти шутливо погрозила мне, но шутки в этом было ещё меньше, скорее уж вполне серьезное предупреждение: не забывайся, вампир, с ведьмою ведь говоришь. – Пгозто, я могу ответить на твои вопгозы, но, езли вопгозов нет, то и ответов быть не может - такой пгинцып габоты, понимаешь?
– Приму к сведению. Собаки из Бостона, – я кивнул, обращая внимание ведьмы на разворот карты дорог штата заливов, которой был устлан центр гранитного круга столешницы, опиравшейся на массивные ножки в виде греческих колонн коринфского ордера.
– Легко, Бозтон, улица Вашингтона, зтгоение под номегом 304. Даже зкажу, что там на пегвом этаже... – склонившись над прямоугольником карты, бормотала Софи.
– Паб "Зелёный шиповник".
– Да, игландский баг, зейчаз они там. Откуда ты знаешь?
– Принцип жизни такой, понимаешь, каждый пес возвращается к собственной куче дерьма.
– Не понимаю. Но подумай о моем пгедложении, и о том, что тебя безпокоит. Вегнее, о той...
– Хочешь выжить, Софи Деверо, начинай постигать величайшую из наук – умение вовремя закрыть свой рот. А мне, кажется, пора промочить горло порцией ирландского виски из солода и зелёного ячменя. Куда бы податься одинокому волку, может, в Бостон, как думаешь, неплохая идея?
– Позвони, езли вдгуг пегедумаешь назчёт...
– Не позвоню.
– Хм, ещё как позвонишь, пегвогодный гибгид, – прокартавила мне вослед простодушная фантазерка Софи, такая простая на вид, но склизкая и изворотливая как океанический угорь на ощупь.

В мире есть много шуток, когда герой заходит в бар. Священник, еврей, Супермэн. Кто угодно, но нет ни одной о гибриде, зашедшем во мрачный салун или шумный спорт-бар. Возможно, потому, что когда в бар заходит гибрид, то оттуда никто никогда не выходит достаточно большим целым куском, чтобы пересказать эту шутку.
Чёрт, я весь перепачкан их кровью. Но этот пес, упокой черви его тленное бренное тело, заступил за грань, весьма опрометчиво решив щелкать зубами рядом с хвостом превосходящего его по силе противника, то есть меня. И пес должен был быть наказан. Он затронул тему Ребекки и я заставил его пожалеть об этих жестоких словах. Я заставил их всех пожалеть.

– Укусили сестру?! И этим грязным ртом ты смеешь говорить слово "сестра" о своей белобрысой, изрядно потасканной, шлюхе? Ничего святого у тебя не осталось, блудливый подонок! Ты совсем уже урод или что, другой девки во всех Штатах найти не сумел, что присунул своей младшей сестре? Противно было смотреть, как ты ее в этом Lumière чуть ли не облизал на глазах у обычных нормальных людей – "ты и есть вся моя любовь, Ребекка". Блевотная срань! Или вас родители так воспитали, чтобы братишка сестренку имел по ночам? Может, старенький папка ей тоже вставлял на досуге?
Кто-то у стойки бара загоготал дурным, немного булькающим смехом. Так пузырится свежая кровь в разорванном горле - звук, бесконечно ласкающий слух.
Кажется, эта плотная красная пелена, застилающая взгляд аккурат перед убийством, называется физиологическим аффектом.
- Мы-то ей только горло порвали, а что ты ей порвал, больной сукин сы...
Договорить мальчишке было уже не судьба. И кровь, стекающая по моему подбородку куда-то за горловину пуловера, на полы куртки и на дощатый пол "Зеленого шиповника", еще никогда не казалась мне слаще, пьянее на вкус.
Оскорбляй и унижай меня - снесу, скривлюсь и всей душою воспротивлюсь, но снесу. Но оскорблять или вредить Ребекке - это смертный приговор, и совершенно безразлично, сестра она мне или не сестра, она моя Ребекка и за нее я, не дрогнув ни душой, ни телом, сторицей каждому воздам.
И я воздал им все в полном объеме.

Уже сидя за рулём своего Кадиллак Эскалейд у одного из загибов русла реки Чарльз – пришлось съехать с дороги Солдатского поля прямо к воде – я как раз вытирал салфетками из, завалявшейся в бардачке пачки Kleenex, измазанное кровью лицо, то и дело подглядывая в зеркало заднего вида, чтобы не пропустить капель или потеков в труднодоступных местах, когда завибрировал мой телефон.
– Софи, нет, вопрос все ещё не созрел. А... Это ты, Эллайджа. Чем обязан?
Привычный морализаторский разговор раздражал ещё сильнее, когда пропитанный кровью свитер, прилипший к груди, неприятно холодил мое тело.
Да, убил, нет, не сосчитал, я даже честно признался, что все это – ради Ребекки.
Отключив телефон, я швырнул его, не отслеживая в зеркале глазами траекторию полёта, куда-то на заднее сиденье машины. Утомили меня эти бесконечные разговоры. Софи, волки, Эллайджа, Ребекка... хотя, вот она-то со мною как раз и не говорит. Ни слова с тех пор, как ушла из Индиго. Это брат сообщил мне радостную весть – теперь они все, даже вместе с этим приблудным волчонком Хейли Маршал, живут дружной счастливой семьей, к которой, такому отребью как я, не стоит подходить слишком близко. Не дай Бог, моя тень омрачит их плетень, закрывая собой хотя бы один ясный лучик холодного осеннего солнца. "Ребекка не желает" - вот и весь разговор. Можно было подмять ее волю и заставить желать, заставить ее говорить, а может быть, даже кричать. Но, стоя в сени деревьев густого мрачного парка, подступающего к их новому дому с северной стороны, я видел, как ела салат Хейли Маршал, Эллайджа потягивал кровь из стакана – не бокала, стакана! – со льдом, а Ребекка пила янтарно-розовое Шато Ляфори-Пераге прямо из горлышка прозрачной винной бутылки. На террасе дома под номером 2 по Ивовой улице сидела семья, настоящая, как из фантазий Эллайджи. На плетенных темно-коричневых стульях за стеклянным коктейльным столом сидела вся моя семья, счастливая без меня. Счастливая лишь потому, что на пустующем стуле между Ребеккой и Хейли не сидело меня. Так что да, я дал слабину и ушел. Я просто позволил им еще немного пожить в этой призрачной сказке на три персоны. Если я что и понимаю в таких пасторальных сюжетах, так это то, что иллюзия будет весьма краткосрочной и прекрасно разрушится сама собой, без меня. Пусть хоть что-то в жизни Ребекки разрушится без меня.

Даже сейчас я как могу, стараюсь не думать о мерзких псовьих словах про меня и Ребекку. И дело тут не в осуждении, нет, последний раз меня заботило мнение общественности... кажется, никогда. Я боялся Майкла, выставлялся рыцарем перед Ребеккой, я хотел казаться кем-то получше, сильнее и перспективней, я хотел их любви или, в случае Майкла, ослабления хватки на моей шее, но меня действительно не особо заботило, какие именно мысли роятся в их головах на мой счёт. Я был трусом, ябедой и подлизой, аморальный урод как у он есть, но я хотя бы был самодостаточен как гнилая и ушлая личность.
Так что, нет, меня не беспокоило, что мертвые волки осуждают мою личную жизнь. Другие слова.
Я и сам слишком часто вспоминаю тот день у реки. Пусть он и был моею ошибкой, первой из многих-многих других, но вместе с тем - это всего лишь обычный, мало чем примечательный день. С тех пор у наших с сестрой - я смирился с наличием слова "сестра" в голове, оно давно и надежно стало неискоренимою частью меня самого - отношений были дни и поярче, и дни пострашней. Но, так или иначе, я всегда мысленно возвращаюсь к тому самому дню, к нему одному. Ошибка, ошибка, ошибка – вот и всё, что буравит мой мозг. И я признаю, что ошибка, но голос не затихает, а частит и частит, повторяя своё.
А однажды, я видел его (день, конечно, а не голос) наяву как во сне – свет внезапно вспыхнул слишком ярко для вечерних сумерок моей спальни, и я оказался не в своей одинокой постели, а в каком-то лесу, странно знакомом, но и полузабытым, как и весь этот сон. Там, во сне, я напрягся и вспомнил. Это ведь он, тот самый лес. Здесь я впервые предал Ребекку, здесь я впервые её потерял... И опять голоса, не те, что скандируют об ошибке, другие, я не могу разобрать этот шепот, огибающий волнами слух. Я не понимаю, почему я здесь, откуда я здесь, что вообще происходит? Но свет погас также быстро, как вспыхнул всего секундою ранее и я очнулся в том месте, где уже которую ночь мечусь под простынями без сна.
Об этих вопросах говорила Софи, читая меня? Я опять перешел дорогу какой-нибудь ведьме и в обозримом будущем меня ожидают полвека галлюцинаций на тему Ребекки?
Пришлось долго рыться на заднем сиденье, пока, наконец-то, не нашел на полу свой заброшенный телефон.
– Софи, я заеду. У меня есть вопгоз.

Софи встречала меня у парадного входа.
- Со мною что-то происходит.
- Чувзтвуешь зебя непоггешимым? З' Наполеонами такое бывает. Единзтвенный зпозоб лечения - бызтгая, но мучительная змегть.
- Софи, с моей годовою что-то не так, а сам я - весь в крови 49 мирных жителей Бостона, если не хочешь стать счастливой 50 - заканчивай пятничный вечер стэнд-апа у свободного микрофона, и включай свой вуду-буду режим.
- Я не пгактикую вуду. Входи и задись, - закрыв за мной дверь, ведьма не пошла в гостиную, а прямо в холле поставила передо мною простой темно-зеленый пластиковый стул, - на диван не пущу, зам ведь зказал - везь в кгови.
Я сел. И Софи тут же встала у меня за спиной, положив свою левую руку на мой взмокший лоб, интересно - пропустил где-то кровь или все-таки пот? Основанием ладони и большим пальцем ведьма давила на линию роста волос, а остальные пальцы легли на глаза, по два на каждый, плотнее прижимая мне веки к, мечущимся в темноте, глазным яблокам.
Софи Деверо шептала молитву на путанном галльском, опять и опять повторяя "изтинное мне яви", но истинное, видимо, не поддавалось ее уговорам.
И тут я опять увидел тот берег, реку, и как я целую ладони Ребекки. Мой мозг меня подводил, а Софи сподобилась только на массаж головы и неуклюжую молитву на мертвом кельтском языке.
- Zut! Взе испогтила гема!
- Что? - руки с моих глаз ведьма так и не убрала.
- Sang. Кговь, Клауз, кговь.
- Да, да, я - ублюдок Эстер, а Ребекка бастард по линии Майкла, так что да, нам все испортила наша грязная грешная кровь. Только причем тут мои галлюцинации? Это проклятие, повышенный уровень вербены в воздухе, я снова случайно убил заговоренных какой-нибудь ведьмою пятерых и теперь мне грозят годы в бреду, только на этот раз чувственно-эротическом? Что с моей головою, Софи?
- Non, non! Ее кговь, только ее гема во взем виновата, в тебе ее кгови быть не должно! А такой хогоший был план, parfait, idéal, ни одной лишней детали, а она запузтила в тебя свою sang, ковагная дгянь!
- Может быть, ты не знала, но я не очень хорошо реагирую, когда при мне оскорбляют Ребекку. Видишь, куртку запачкал.
- А пги чем здезь твоя зезтга? Твоя Гебекка здезь зовегшенно ничего не гешает, пгозтое позлушное огудие в гуках этой ведьмы, магионетка на ниточке кукловода.
- Так ты об Эстер, о моей матери, сейчас говоришь?
- Я вегну тебе память, зиди змигно и зконцентгигуйзя на том возпоминании.
Софи вообще не баловала меня сегодня ответами, а только бубнила 'кговь, гема, sang', прибавляя 'дгянь, дгянь, дгянь, дгянь' через каждое слово.
- Так что там с Эстер?
- Зконцентгигуйся! - рявкнула рассвирепевшая ведьма и, вот это наглость!, хлопнув меня ладонью по лбу, стала размахивать надо мной своими паучьими лапками - руками, обтянутыми рукавами черной водолазки с символом анха на груди. Я чувствовал движение воздуха над макушкой, но глаз не открыл, а послушно, что для меня оскорбительно и совершенно противоестественно, стал думать о синем цветке возле уха Ребекки. И тут же увидел дубовую рощу у самой реки, где в траве я - живой, я - человек прижал своим весом к земле тело сестры, еще и не подозревая, что она мне не сестра, но и не так деликатно, как помнил. Опять эта дрянь с головой: почему-то мы были разделы. Оба. Совсем. До гола.
- Зконцентгигуйзя! - прокричал чей-то голос сквозь толщу зыбкого летнего марева. Ах, да, Софи. Я снова послушно закрыл глаза, чтобы рассеять мираж и вернуть мозгам ясность, увидеть привычную правду, но когда я открыл их, то как раз целовал ребра Ребекки, помогая ей снять через голову грубое и колючее на ощупь платье из невыбеленного полотна. Мир был идеален. И он был реален, я во всех ощущениях, красках и звуках опять проживал этот, потерянный и только что вновь обретенный, вечер страсти с сестрой у реки. Похоже, Софи вернула мне память. И я даже вспомнил название того синего цветка - пенстемон голубой.

Прослушать или скачать The Killers The Way It Was бесплатно на Простоплеер