Ритуальные жертвы
Часть 2. Свободные радикалы
12. Свободные радикалы. Радикал.
- Домик у озера, лес, камин на первом этаже – уютное место для уик-энда вдвоем, можем даже портрет отца прихватить и мне заодно полотно, поработаем на пленэре: я над пейзажем, ты над техникой мазков и перспективой.
- У меня отличное чувство перспективы!
- А так же довольно стойкая уверенность в себе перед лицом художника, который видел все твои… работы, - я подтрунивал над Ребеккой, пытаясь казаться серьезным, и с трудом сдерживал смех, когда она сужала глаза и смотрела на меня как Медуза Горгона, тщетно пытаясь обратить в камень мертвый камень живой и довольно болтливый.
- Тогда езжай один, ученик Пикассо и сподвижник Шагала, придавайся искусству наедине, - Ребекка сказала «искусству» с такой интонацией, что не оставалось сомнений – под благовидной личиной искусства был спрятан эвфемизм грязного онанизма. Нет, сестренка, этот этап будуарных забав завершен.
- Не сердись, - я обнял Ребекку, стоявшую ко мне спиной, и подул на шею под ухом. Сестра задрожала и откинула голову мне на плечо. И шут с ней, с сестрой, не могу я бороться с каждой мыслью в своей голове, довольно, сестра так сестра. Пока я занимался амелорацией мыслей, Ребекка начала о чем-то говорить, я уловил только «Монтана» и тут же напрягся.
- Прости, что?
- Я говорю, что за домиком, лесом у озера и камином в гостиной можно просто вернуться в Монтану, а не ехать к Дозорной косе в заливе мыса Код… - без особой охоты повторила сестра. Ей самой мысль о Монтане была не менее мучительна, чем мне самому, хоть и по совсем другим причинам. Ребекка боялась, что узнает Эллайджа, а я – что Эллайджа узнает о неведении Ребекки и раскроет ей мою ложь. Мы оба бежали от собственной тени, понимая, что солнце однажды взойдет, и открывшаясь правда разотрет наш придуманный мир в пыль и прах. Но пока еще только рассвет, еще можно самим себе врать, притворяясь, что страх нас не гложет.
- Нельзя. Я сжег дом.
Оценив мой решительный тон, Ребекка не отважилась обвинить меня в безрассудстве или задать очевидный вопросов о причинах такого поступка. Или просто решила, что виною всему был ее скороспешный отъезд.
- Пусть будет домик в заливе. И мольберты с собою возьмем. Но портрет я тебе не покажу, в качестве платы за неаккуратные мазки и завалившуюся перспективу всех моих прочих… работ, - передразннивая мои же слова, Ребекка закатила глаза под тонкие, едва не прозрачные веки, изобразив острый приступ раздражения и недовольства.
Дорога из Ньютона к заливу занимает совсем немного времени, всего какой-то час езды по 95 Шоссе Дивизиона Янки со съездом на 3 Шоссе Пилигримов, ведущему к Плимуту вдоль восточного побережья Атлантики. Залив мыса Код виден не сразу, приходится свернуть на безымянное шоссе 3А и подъехать к берегу, который значительно выше самой океанской косы, поближе, чтоб разглядеть тонкую прибрежную полоску светло-желтого песка.
Выйдя из машины, Ребекка вдохнула бриз полной грудью.
- Здесь дышится легче, чем в городе, такая приятная влажная соль и немного горечи в воздухе сразу выдают океан, до которого всего сто шагов.
- Держи свой портрет, - я передал сестре ее, закутанную в темно-бардовую ткань, довольно большую квадратную раму, - и мое полотно, - моя рама была вытянуто-прямоугольной, уже чем у Ребекки, но длиннее, на ней хорошо рисовать горизонты и берега. – А я возьму сумки и мольберты.
- Справишься сам?
- Будь я живым и хрупким, я бы проникся твоею заботой, а так получился глупый вопрос, я всю машину могу занести в нашу спальню, если попросишь.
- Не надо машину, мольбертов и сумок будет вполне достаточно, хвастунишка Ник.
В домике было светло и уютно: много окон в черных решетчатых рамах, деревянные медово-коричневые панели на стенах и отполированный, светлее чем стены, пол из сосны, перед камином из глины и камня – ворсистый ковер под шкуру медведя, за которым стоит темно-коричневый диван на двоих и еще одно кресло из кожи. Вдоль торцевой стены приколочены полки с книгами в пестрых обложках: романы и детективы, а над камином – винтовка, прибитая дулом вниз.
- Винтовка и книги - мой любимый декор, - резюмировала Ребекка, и мы гуськом пошли по деревянной лестнице в цвет пола на второй этаж, распаковывать вещи.
От дома к океану тоже вела лестница, спускавшаяся по спирали круто вниз, ее древесина была старой, хоть и дубовой, а значит – надежной, белая краска растрескалась и местами осыпалась на серые влажные ступеньки. Я нес мольберты и пару шезлонгов, Ребекка – полотна и чемоданчики с художественными принадлежностями: мой большой темно-черный с золотой гравировкой М по углам и простенький белый - ее, больше похожий на сумочку для прогулки, чем на вместилище красок, кистей и палитры. Я бросил шезлонги на песок и выставил мольберты рядом друг с другом поближе к воде.
- Не так, - запротестовала сестра и повернула свой перпендикулярно моему.
- Но так ты теряешь весь свет…
- Зато сохраняю здравый рассудок и гордость, ограждая себя от твоих замечаний, пожеланий и настойчивых разумных советов.
- Неужели я такой монстр от искусства?
- А разве я не говорила раньше, ты смесь Сталина и Марии Монтессори: делай как хочешь, но я один знаю как лучше, так что слушай меня. А света мне хватит в любой точке пляжа, я не с натуры рисую, а держу все в своей голове.
Положив чемоданчики на подставки, Ребекка сначала раскрыла мой, аккуратный как после приступа ОКР (обсессивно-компульсивного расстройства), после - свой, где кисти, тюбики с краской и грифельные карандаши устроили оргию свалкой. Я разложил шезлонги в тени у подьема скалы, бросил на них наши вещи и пошел рисовать. Ребекка осторожно развернула драпировку, смотала ее в небрежный комок и ловко забросила на шезлонг. Я время от времени косился на Ребекку, но она была погружена в себя и взглядов моих не ловила.
Когда солнце перешло свой зенит и спешило на спад, я промыл в специальном растворе все грязные кисти, сложил их сушиться в хорошо вентилируемый тубус, завинтил банки с водой и раствором и закрыл чемодан.
- Я поплаваю.
- Да на здоровье, - не отрываясь от полотна, бросила Ребекка, сейчас она что-то на нем подчищала бурой тряпочкой в голубых кляксах. Я хотел тут же возразить против такой неопрятности и предложить свою чистую губку, но предпочел промолчать - твори безмятежно, сестра, и, раздевшись, вошел в океан.
Когда я вернулся на берег, портрет уже был обернут в свой бархатный гарнисаж, а Ребекка лежала в шезлонге, сбросив вещи прямо на песок. Я поднял и отряхнул от сухих водорослей свой банный халат, завернувшись в который, лег рядом.
Мы молча смотрели как Атлантика поглощает яркий круг осеннего солнца, чтобы тут же бросить им в небо с другой стороны мира, где-то над Тихим океаном. Я нащупал и сжал руку сестры, она улыбнулась мне и ответила встречным пожатием. Мир был прекрасен с какой стороны не смотри.
После нехитрого ужина из прозрачных пакетов, которые мы привезли в термо-сумке из дома, я сидел на диване со шпионским детективом, позаимствованным с верхней полки, а Ребекка, листая «Дверь в лето» Хайнлайна, лежала на «шкуре медведя» у моих ног.
- Тьерри говорит, что я выпала из общественной жизни.
- Много он понимает… - я продолжил читать.
- Ник, не ревнуй, он мой друг, а я от него отдалилась. Вернемся, и все вместе пойдет выпить в бар.
- А все вместе включает меня?
- Хоть ты и противник подобной идеи, но все, что включает меня, негласно, но вполне очевидно, подразумевает нас обоих, так что потерпишь, Никлаус Морган, общество моих пьяных юных друзей.
- Вот видишь, на какие жертвы я вынужден идти из любви к тебе Ребекка…- я мягко рассмеялся, но смешно мне не было, скорее очень грустно и тоскливо. Как будто я уже терял Ребекку, теперь прижавшуюсь спиной к моим ногам как к спинке импровизированного стула.
- Разве я вынуждаю? Скорее прошу.
- Любовь не умеет просить, даже вежливым словом, улыбчивым взглядом, нежной лаской руки она вынуждает нас, требует с нас, она словно крючки, продетые в печень, за которые ты с невинной улыбкой потащишь меня в этот бар пить с детьми вместо того, чтобы поймав в подворотне, одного за другим осушить их до дна, не заботясь, куда потом сбросить такое количество трупов.
- Ник, не надо!
- Вот так больше похоже на правду, не надо – и потянуть, что есть сил за крючки. Твоя любовь умеет причинять мне боль, Ребекка.
- Как странно, а твоя похожа на сон в гамаке и стакан лимонада со льдом в самый полдень, почему такая разница, Ник? – потому что ты пока не знаешь всей правды, глупышка.
- Потому что я дольше и больше люблю, а ты только пытаешься свыкнуться с чувством, пробуя каждый момент на свой клык – отсюда крючки, - потому что я трус и тепло твоей любви ранит мне сердце, а ты – даже в грязи видишь свет, засыпая в своем гамаке над бурлящим вулканом, запивая жару чистым ядом со льдом. Я люблю, потому что теперь это можно, ты же любишь всему вопреки. В этот раз ты меня победила всухую, сестренка, в этот раз я убил себя сам.
Я не знаю, что сниться Ребекке: снова Лондон или просто кошмар, но кричит она громко и не сразу способна проснуться, не смотря на то, что я включил верхний свет и трясу ее прямо в постели за плечи. Когда взгляд сестры стал осознанным, я предложил:
- Хочешь воды?
- Зачем мне вода? – удивилась Ребекка, и правда – зачем?
- Тогда крови.
- Нет, Ник, не хочу, - сквозь тяжелое дыхание слова сестры звучали протяжно и глухо.
- Что случилось, Ребекка? Кошмар?
- Вроде нет… Не знаю, ощущение чего-то плохого внезапно накрыло волной как водой и унесло в глубину, в океан без глади и дна.
- Ты же не ведьма, чтобы беды предощущать.
- Но у Зеленого Шиповника я все предвидела, - слабо возразила сестра.
- Так почему не поборолась с той стаей бродячих псов?
- Было уже слишком поздно, Ник.
И тут ожил ее мобильный, разрывая тишину рингтоном этого Тьерри, "Sacrés Français" пел нежный женский голос, пока сестра смотрела на меня застывшим взглядом выпученных глаз, на посеревшем и окаменелом лице. Но, если честно, первой была мысль, что на Ребекке вовсе не было лица.
Прослушать или скачать Corner of your Heart бесплатно на Простоплеер