10. Свободные радикалы. Радикал.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

10. Свободные радикалы. Радикал.

Я сказал ей «из утробы твоей матери», и что я, мать мою, за олух!
Ребекка лежала рядом с закрытыми глазами и что-то тихонько напевала про себя.
«Слишком больно, помнить какими мы были когда-то и понимать, какие мы сейчас»… Она, конечно же, решила, что я просил прощения за неуместную теперь «сестренку». Так будет лучше, я должен знать, что она пойдет за мной любой дорогой, а не только той, которая полегче да попрямей. «Какой ты молодец, сам-то пошел торной дорогой, а от Ребекки требуешь плутать по терниям, но ничего, она тебе это еще припомнит, ох как припомнит, будешь ребра по всем 13 районам собирать, чтобы сложить обратно куклу-муклу Клаус» - ожил, но тут же замолчал обратно назойливый и совершенно неуместный внутренний голос. Подумаю об этом завтра.

- Ну как, вознеслась на вершину блаженства, Ребекка?
- Ник, бородатая татуированная девочка 15-ти лет - не мой тип мужчины.
- А как же экстаз, тебе пошло бы кричать "я в экстазе! экстаз! о, экстаз!"
- Ладно, секса у нас больше не будет, никогда, он на тебя крайне плохо влияет, клетки мозга тают как снег в Аризоне - прямо на глазах.
- Тебе довелось побывать в Аризоне? Зачем?
- Скажем так: я путешествовала.
- После того, как сбежала из Монтаны, - я утверждал, не спрашивал Ребекку.
- Возможно.
Молчание приобрело какие-то новые особые оттенки, взамен искрящемуся напряжению и закипающему гневу, оно окрасилось в пастели взаимного понимания, интимной близости и тщательно скрытой за колкостями слов, но четко различимой, нежности на две персоны, распластанные на одной кровати после секса. Прекрасного, удовлетворяющего секса, а не того скупого полу-онанизма, после которого сестру стошнило. И снова сестра. Я, правда, как застрявшая в запыленной бороздке виниловой пластинки, иголка граммофона – не повторяюсь, не повторяюсь, не повторяюсь…
Ребекка продолжала мурлыкать какие-то слова себе под нос.
- О чем поет солистка хора имени Каштановой Долины? – Ребекка улыбнулась мне и прибавила голосу звук.
- «Любовь и ненависть сплелись в одно в моих глазах.
Причин, повлекших это, я не знаю.
Даже любя, я мучусь и страдаю,
А ненавижу с нежною улыбкой на губах».
- 85 поэза Катулла. Как мило.
- Скорее грубо и жестоко, зато про нас, каждое слово здесь написано про нас с тобою, Ник.
- Тогда уж, если мы внутри Катуллова талмуда, я предпочту услышать вот эту вещь про нас:
«Послушай, как время спешит!
Лишь страстью соитья
Его ход опалить мы посмеем!
Пусть люди земные, мертвецы с колыбели, гиблая кровь,
Всем видом своим осуждают и отвергают нашу любовь!
Нам ли не все ли равно!
Солнце свой путь не изменит,
Нам, вечной свите его,
День - точно миг на земле.
Только во тьме согревающей холодом ночи
Ты вся моя – так приди же ко мне, знаю – хочешь!
Видишь сама – мир весь наш,
Нет у него обозримых границ!
Так поцелуй же меня!
Сотый как первый и первый как сотый,
Пусть поцелуям собьемся со счета!
Ласкам ли меру вводить!
Пусть будет еще один, сотня пусть будет,
Я обделен твоей лаской, восполнь!
А на заре, изведя все границы,
Смежим еще раз уста на пылающих лицах!
Миру нас не разлучить!»
- Это обращение Катулла к Лесбии.
- А разве я не твоя бородатая татуированная девочка 15 лет?
- Это имя, Ник, я не открытая декларация сексуальных предпочтений.
- Что тут скажешь, римляне знали толк в красивых женских именах.
- А то, что автора зовут Катулл, ты упустил? Отнюдь не Джон, Курт или Питер. Судить римлян могут только римляне, а мы - нордические шведы, могли бы и прикусить язычки.
- Нордические шведы? – я улыбнулся милым глупостям Ребекки.
- Так ты не знал? Мать часто говорила мне об этом, даже отец несколько раз упоминал родную Швецию. Странно, что для тебя все это новость.
- Со мной не очень часто в нашем общем доме велись благопристойные беседы о ностальгии и всяком таком, все чаще как-то избивали, унижали и отводили душу, оскорбляя любой мой шаг или порыв души.
- И, тем не менее, мы – шведы, - Ребекке не хотелось говорить об общем прошлом, и за это я ее нисколько не осуждал, все наше прошлое – одно большое минное поле, где если я не подорвусь, то взлетит в воздух фонтанами кровавых брызг сама Ребекка. Лучше уж будущее, чем такое общее былье.
- Хочу, чтоб ты увидела наш дом.
- У нас есть общий дом? - прохладный тон Ребекки молниеносно выдал в ней крайнюю степень неудовольствия таким подходом к решению совместных бытовых проблем.
- Ты не расслышала мой монолог «не отпущу тебя, Ребекка»? Так я могу на бис и с большей расстановкой.
- То есть вот этот дом придется тут же бросить, ведь ты пришел и властно повелел. Отлично, Ник, подход один и тот же, что я твоя сестра, что я твоя аманта – держи-ка, дорогая, губки бантом, помалкивай да улыбайся. Прелесть, а не жизнь!
- Зачем ты хочешь завести со мной скандал? – я тоже начал закипать на ровном месте. – Мы несколько часов как примирились, а ты уже соскучилась по скрежету орудий бывало, что холодной, но чаще все-таки горячей войны против друг друга до первой крови…
- Ты знаешь, доставай кинжал! – сестра… вот черт, она мне не сестра! Ребекка вскочила с собственной постели, натянула на себя белый толстый банный халат и, глянув на меня моим же собственным зеркальным отраженьем, рыкнула «Ник» и вышла в коридор. Я надел брюки и набросил на спину измятую и грязную рубашку, чтоб босиком последовать за ней.
Звук шел из кухни.
Захлопнув холодильник, Ребекка села за круглый обеденный стол перед окном и, потягивая красное вино прямо из горлышка бутылки, смотрела на забор между ее коттеджем и соседским, он разделял ночную темноту тусклым барьером - неярким светом крошечных серых фонарей, стоявших на столбцах между штакетин.
Я сел на соседний с ее стул.
- Ты никогда не будешь воспринимать меня как личность, в любой из ролей я ни крупицею не больше, чем твой бессменный +1, - все так же глядя строго перед собой, печально сообщила между глотками из бутылки, застывшая как изваяние на стуле, моя Ребекка.
- Моими же словами меня бьешь? Да, мы определенно из тех пар, что заключаются на небесах, - я взял из ее рук бутылку и отхлебнул холодного вина. – Давай попробуем иначе: чего ты хочешь?
- Хочешь высмеять мои мечты?
- Ребекка…
- Хочу учиться, хочу закончить Ласелль, получить диплом, одеть глупую мантию и шапочку, хочу махать свитком со сцены перед толпой друзей и родственников чужих и незнакомых мне людей. Хочу быть человеком, Ник. С тобою или без тебя, быть человеком – это все, чего я когда-либо хотела.
- Отлично, будем людьми. По будням мы ночуем у тебя, по выходным – в моем, да-да, в моем, не нашем доме, а после выпуска отыщем общий дом, который подойдет обоим. Достаточно людской подход?
- Ник… - Ребекка смотрит на меня со щемящей сердце грустью. Бедная моя девочка, ты ведь понятия не имеешь, что все мои уступки и поступки однажды перечеркнет та ложь, которой я кормлю твою наивную беспечность из собственных открытых рук. Я приручу тебя, Ребекка, а после причиню такую боль, что собирая ребра по 13 районам, буду считать, что ты со мною обошлась чрезмерно милосердно.
- Ребекка… - передаю ей влажную от конденсата полупустую винную бутылку, попутно переплетая наши мокрые пальцы, соединив их на весу замок. Простишь ли ты когда-нибудь меня за эту ночь, Ребекка?

Прослушать или скачать Carolina Liar Coming To Terms бесплатно на Простоплеер

@музыка: Carolina Liar - Coming To Terms

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

9. Свободные радикалы. Свобода.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

9. Свободные радикалы. Свобода.

Я не верю в Бога, никто из нас не верил, во временна моей человеческой жизни единственным из всех богов была семья, и вот сейчас я, еретичка и отступница от веры, дрожу и отвечаю на нежный поцелуй. С какой из колоколен не смотри, мы с Ником - смертный грех.
Брат держит крепко и, похоже, не собирается отводить взгляд, я наконец-то решаюсь и открываю свои, горящие безумием, глаза, чтобы ему и самой себе признаться: да, это было, это не сон, я тоже все помню, мое сердце не меньше болит.
- Нам даже врата Ада не откроют, Ник.
- Поверь, Ребекка, нам с тобой гореть в Аду, тут слово "если" неуместно, но уж точно не за эту ночь. Мы совершали вещи пострашнее много-много-много раз.
- Ты не понимаешь. Дело ведь не в том, что я сейчас тебе отдалась. Я отдалась тебе уже тогда, у реки, а потом испугалась и сделала вид, что ничего особого со мною не случилось. Мой милый, бедный, вечно битый брат просто смотрел в мои глаза, а я смотрела на него в ответ с каким угодно чувством, но не с большою Л, только не с ней. Я преступила грань, но притворилась, что это была просто жалкая полоска света на земле у моих ног, а не та самая преграда между «можно» и «нельзя».
- Плевать на грань! Если подумать, я на этой самой грани челночным бегом занимался всю свою сознательную жизнь.
- Разве ты не сердишься, что я так с тобою поступила?
- Я сильный, я мужчина, я должен был тебя взять, а после увести как можно дальше от дома, начать новую жизнь. Но я – испугался. В тот раз, когда ты сказала, что можно, я сам, я один решил, что нельзя. Так что сердиться здесь имеешь право только ты, открывшая двери в свой сад не мужчине, а какому-то жалкому трусу.
- Но даже так, мать все поняла…
- Что она поняла, что вообще могла понять Эстер? Чтобы понять нас у человека должно быть хоть какое-никакое, но сердце, а Эстер этим недостатком не страдала никогда.
- Поэтому ты ее убил?
- Не знаю, не помню, и не хочу о ней больше говорить. Хочу говорить о тебе, хочу гладить твое лицо, держать его в ладонях, целовать. Хочу снять с тебя это мокрое кровавое платье и вернуться на тысячу лет назад, в ту траву, под сень тех дубов, хочу забрать свое, Ребекка.
- Стало быть, не побрезгуешь трахаться со шлюхой? А как же любовь достойных высокодуховных женщин?
- Какая же ты дура, сестренка. Я никогда и ни с кем не занимался любовью, я трахал, сношал, имел, но любовь…
Рука Ника третий раз за ночь легла на мой живот, на этот раз, сминая безнадежно испорченное платье в тугом кулаке.
- …любовь жила в соседней с моей спальне.

- Но ведь я же труп... – потолок в моей спальне не мешало бы повторно побелить, кое-где уже видны небольшие трещинки и желтые разводы от просочившейся, сквозь подтекающую крышу, талой и дождевой воды. Странные мысли мне приходят во время секса с родным братом. Меня тошнит уже от одной этой фразы «секс с родным братом», в желудке назревает настоящий ураган, но я пытаюсь удержать его в бутылке чрева и не испортить первый общий раз, для Ника, для меня - это уже Голгофа.
- Замолчи!
- Потрогай, я - совершенно холодная, - засовывая руку за ворот его расстегнутой рубашки, пытаюсь охватить ладонью как можно большую площадь кожи на спине Ника между грудными позвонками и левою лопаткой. Мне хочется поговорить о чем-то отвлеченном, о голубях, Вероне и акцизных сборах за табак, о чем угодно, лишь бы не об этом тошнотворном сексе.
- За... - движение усилилось.
- мол... - темп начал возрастать.
- чи! - ритм сбил дыхание и Ник буквально задохнулся этим самым "чи".
- Я мертвая... - мое дыхание осталось удивительно стабильным, я думала в постели не о том и оказалась за бортом оргазма (что бывало со мной и раньше, но с Ником бы хотелось по-другому).
Ник рухнул на кровати рядом и страдальчески вздохнул, небрежно погладив меня по щеке костяшками пальцев левой руки, ну, так сказать, раз левою - от сердца.
- Полагаю, что одновременный обоюдный оргазм сегодня не случился. А повторить на бис я не смогу, спасибо тебе, холодный мертвый труп моей младшей сестры... Ты, кстати, младшую сестру забыла приобщить к нашему делу, чтоб уж наверняка меня добить (на самом пике за 5 секунд до кульминации процесса).
- Ник, разве тебе, только честно, не противно?
- Ребекка... - Ник тяжело и, кажется, устало простонал куда-то в потолок или подальше, прямо к небу, мое имя. - Ты мертвый и холодный труп моей младшей сестры, но когда я здесь, с тобой, в тебе, ты дьявольски живая, ты снова девочка с косой, с вплетенными в нее цветами и перьями каких-то птиц, лежащая в густой траве на берегу реки. Я чувствую тебя сквозь твое платье и свои штаны, смотрю в распахнутые мне в лицо глаза и ты живее каждого из смертных на земле. И, когда я с тобой, в тебе, хотелось бы, чтоб ты не думала, что это мертвый и холодный член старшего брата натужно онанирует в твой труп, а знала, это я - полуживой, избитый, скорбящий по безвременной утрате бедняги Генрика, твой старший брат, желающий тебя, вошедший в твое тело не за телом, а по велению любви, которой нет и никогда не будет равных среди мертвых, и живых, и даже нерожденных. Твой труп - это моя вина, все плохое и ужасное, случившееся с тобой - цена одной моей ошибки тем вечером в зарослях между дубов у речки рядом с нашей деревней. Но, шут с ним, с трупом, холодная ты по другим причинам...
- Ты вот сейчас меня фригидною назвал?!
- Скорее младшею сестрой, которую не возбуждает близость брата.
- Я...
- А я бы предпочел, чтоб подо мною была не моя глупая сестренка, которая играла со мной в прятки, дразнила ябедой и перепугано хватала за руку в ночи грозы, а женщина, исполненная страсти.
- Меня сейчас стошнит!
- Да, именно это и мечтает услышать мужчина от любовницы в самом разгаре духовного куннилингуса... Импотенция уже стучится в мои двери, Ребекка!
Но в мои двери тоже кое-что стучалось. Склонившись над керамическою чашей в углу уборной, я извергала из желудка в подводные недра акведука розовый праздничный пунш и кровь из донорского банка. Нервная булемия у меня, что ли?
- Эй, - холодные пальцы брата легли на мое голое плечо, - возьми.
Ник протянул мне стакан с зеленоватой водой – полоскание для освежения рта. Я сплюнула все это в ту же чашу унитаза, а Ник нажал на смыв. Под шум водоворота в трубах я прислонилась спиной к прохладной кафельной стене, так хоть немного легче.
- Мне уйти?
НЕТ! Если он сейчас уйдет, то… А вдруг он больше не вернется. Я даже не знаю, где он сейчас живет. Что со мной не так?
- Что со мной не так?..
- Ты меня не хочешь.
- Неправда! Просто...
Просто что? Когда у меня с Ником было просто? Даже в раннем детстве все было слишком сложно, даже людьми мы не были хоть сколь-нибудь близки к понятию общественно принятой нормы. Пора спустить своих псов ада с поводка и дать им вволю порезвиться, сейчас я либо все это скажу или мне, и правда, будет лучше замолчать навечно. Ник присел рядом со мною, со скорбной миной глядя в мое, даже для мертвой девушки немного бледноватое, лицо. Я обхватила его поперек спины, как гигантский осьминог сжимает свою жертву, обеими руками и впилась пальцами в выступающие сквозь мышцы ребра на боках. Он, не удержавшись под моим напором, тоже сел на пол аккурат передо мной. Нику хорошо, он успел надеть штаны, а я сижу здесь голая и собираюсь излить душу, на этот раз уже не прямо, а фигурально выражаясь.
- Я должна это сказать!
- Что? – брат обнял меня в ответ, правда, не так озверело как я его, не впиваясь голодным коршуном мне в плоть, а нежно завернув в уютный кокон своих рук.
- Я люблю тебя, я слишком сильно тебя люблю, люблю так, как любить нельзя, как любить опасно, я люблю тебя, Ник, всегда любила, только тебя, никого, кроме тебя, понимаешь…
- Я никогда тебя не отпущу.
- Что?! – я попыталась посмотреть брату в лицо, но нежный кокон оказался сотканным из прутьев чистой стали.
- Я никогда тебя не отпущу, на этот раз все это – навсегда, ты – моя, всегда была моей, не важно, кем ты себя считаешь: сестрой или любовницей, ты была моей с первого вздоха после появления из утробы своей матери на свет и ты будешь моей, пока эту планету не испепелит взорвавшееся Солнце. Хочу, чтобы ты поняла это и приняла, Ребекка, ты – моя, обратного пути не будет.
- Я не хочу обратного пути.
И Ник опять меня поцеловал, на этот раз без сожалений и метаний я отвечала ему честно и любя, я отпустила свою душу с поводка навстречу не брату - Нику, а Никлаусу – желанному любимому мужчине.

- На лошади.
- Что?!
- Ты разве не знал? Большинство всадниц так ее теряют, прямо в седле, разрыв, немного крови и больше никаких хлопот с "замри, сейчас я буду рвать тебя на части, но можешь прикусить мое плечо".
- Тебе так тоже говорили?
- Нет, это я придумала сама, - я вру, Ник это понимает, но принимает эту ложь как неотъемлемую часть моего прошлого, в котором он все еще мой брат, а не любовник, раскинувшийся на моей постели и гладящий одной рукой мое бедро, другую заложив себе за шею.
- Значит верхом на лошади. А я был рядом?
- Ник! - бью бра... бью его тыльной стороной ладони по животу, который содрогается от смеха.
- Могло бы засчитаться как первый раз вдвоем.
- Никлаус!
- Ты негодуешь в точности как дорогой Эллайджа - на этом имени мы оба затихаем. Наш старший брат. Кто мы теперь в его глазах? Можно ли стать чудовищнее тех чудовищ, которыми мы были до сих пор? Бывает ли такая степень отвращения, которую Эллайджа счел бы удовлетворительной для отношения к своим родным и их дурным поступкам?
Я тяжело вздыхаю, вздымая грудь и чуть прогнувшись в области лопаток. Нику хватает места, чтобы просунуть под меня свою ладонь, а вслед за ней - всю руку, и ловко обернув меня как лентою подарок, еще поплотней прижать к своей груди.
- Хочешь узнать, когда я захотел тебя впервые, сестренка?
- Ник, не надо, - я отстраняюсь и смотрю ему в глаза.
- Что?
- Говорить сестренка
- Слишком грязно? - хмыкает мой бра... Никлаус.
- Слишком больно, помнить какими мы были когда-то и понимать, какие мы сейчас.
- Прости, - Ник отводит взгляд.
- Не важно, я себя тоже постоянно обрываю на слове "брат", но я не так уж часто звала тебя иначе, так что теперь приходиться повсюду лепить одно лишь твое имя во всем разнообразии производных форм.
- И даже Клаусом?
- Нет! - вспыхиваю я, мы оба помним ночь после укуса оборотня, но он не знает, что я знаю, и лучше бы ему совсем не знать - Нет, Клаусом тебя я никогда не называла.
- Никогда, - эхом повторяет за мной бра... Да что же, черт возьми, со мной такое!?
- О чем задумалась моя просто Ребекка? - Ник смотрит на меня сквозь полусмеженные веки.
- О лошадях.
- Ах, о лошадях! Давай тогда о лошадях подробней, - и со смехом - Ник? Смеется? Чудеса на виражах! - мы барахтаемся на моей постели, стремясь друг к другу как юная наездница и ее первый вороной скакун, такой же дикий как мустанг из прерий, но с золотыми волчьими глазами.

Прослушать или скачать Fallulah Give Us A Little Love бесплатно на Простоплеер

@музыка: Fallulah - Give Us A Little Love

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

Дубовый лес у реки, 10 век н.е.

@темы: коллажик, место действия, "Ритуальные жертвы"

---

8. Свободные радикалы. Радикал.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

8. Свободные радикалы. Радикал.

Когда я впервые услышал о Майкле, подумал: убью ее прямо сейчас, спящей в своей же постели. Убью и уйду навсегда, уеду в другую страну, в новый мир, отрекусь от всего и начну жизнь с начала, начну свою жизнь без нее. Нужно только убить ее, просто взять и убить, провалившуюсь в пропасть без снов, умиротворенно спящую Ркебекку. Предательницу. Она ведь решилась, она предала, почему мне нельзя взять с нее же достойный пример. Вот сейчас я возьму и убью белым колом сестру, возьму и убью...
"Я, конечно, не знаю, что в нашем воспаленном мозгу проходит под позывным "белый кол", кол из дуба или какая деталь организма, но сестру ты, кретин, не убьешь никогда. Потому что, включайте фанфары, Ребекка тебе не сестра! Ты б записывал на бумажку, если память хромает в деталях сюжета! Ты убьешь сестру Эллайджи, хотя, ее ты тоже не убьешь, сестра Эллайджи - наш запретный плод, наш закрытый сад, сестру Эллайджи мы любим. И не командуй мне замолчать! Я повторяю - Ребекку мы любим, просто долго и тошно пытались об этом забыть. Ты долго, а мне доставалось все тошно. Ты злился, срывался, а я – был ею одержим. Не свезло нам, кретин, не сложилось с забвением в этом мозгу. К тому же, она могла и соврать..."
Конечно, она ведь могла и соврать, ранящая словами как ножами глупая сестренка. Нужно найти способ точно узнать, соврала она мне или нет.
"А я пока найду способ объяснить тебе, кретину, почему правда ничего не попишет с течением наших развязных мыслишек о милой Ребекке".

И сейчас, не сумев удержаться от этого сволочного удара, после всех слов сестры... она мне не сестра! …после всех слов Ребекки, я понимаю, что внутренняя мразь права – ничему уже не изменить ход моих мыслей о сестре... о Ребекке. Ходу им дал еще тот, человеческий я, который, укрывшись травой и дубами от Бога, был нелеп и влюблен, был живой.

Есть в жизни такие минуты, которые просто решаешь забыть. Собираешь всю волю в кулак и даешь установку "этого никогда не было, это было, но не со мной". Мы с Ребеккой делили такую минуту, настигшую нас еще людьми, когда после похорон маленького Генрика [его загрызли волки, загрызла стая моего отца], пришлось скрываться от отца Ребекки, лишившегося от горя последних проблесков рассудка.

Мы оба негласно решили, забыть тот минутный порыв как страшный сон. Но сон был, и он был прекрасен, лучший сон за всю мою жизнь. Я пытался забыть, но напрасно. Память, с которой я боролся женщинами, кровью и жестокостью к Ребекке, победила, став неотделимой частью меня. Я ничего не забыл. Оттиск нашей общей тайны - это выезженный солнцем узор на моем необратимо мертвом сердце.

Ребекка, босая, в колючем платье из невыбеленного полотна, с растрепанной косой, с вплетенными в нее цветами, лентами и перьями каких-то птичек, лежит навзничь на земле, скрытая жесткой высокой травой, и смотрит на кроны дубов, растущих у реки. Хочется гладить ее по лицу. Даже сейчас. Я вспоминаю удар и кривлюсь от почти ощутимой физической боли. Я был зол, был взбешен, я ударил и обезобразил лицо, которое хочется гладить, сжимать меж ладоней и целовать. Но поцелуя не было и теперь я не знаю, каково это - поцеловать живую, теплую Ребекку. У ручья Логана я впился губами не в мертвые губы сестры, я смежил уста с самим тленом, безвольным, безропотным, по-настоящему мертвым. Тогда, у реки, в 10 веке от Рождества Христова, все могло быть иначе. Но я только смотрел, я смотрел на лицо, которое хочется гладить, и все понимал о себе. Жалкий трус и доносчик, покорная жертва и глупый мальчишка, я готов был стерпеть что угодно: кулаки, ноги, плеть, даже меч, лишь бы просто коснуться Ребекки. Я готов был сознаться во всем, что она натворила, лишь бы только ее не обидел отец, пусть убьет меня, если захочет, только знать бы - Ребекка цела.
В те годы в компактной закрытой общине, какою наша захолустная деревня и была, ты не мог познать женщин до брака, первой будет у мужа жена. И, пока я смотрел на Ребекку, я знал только одно - "я твой муж, я твой муж, а ты мне жена". Сейчас бы это ужаснуло добропорядочных провинциальных граждан, но тогда мы все были язычниками, паганами, над нами не стояли священники с писаниями и не потрясали предостерегавшим перстом - не возлюби же брат сестру свою, инбридинг великий есть грех. Хотя, даже у них, страшно праведных, Соломон сказал в Песне Песней "Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! Пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей. О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!" Я должен был стать тем, кому Ребекка отворила двери в свой сад, должен был не смотреть на нее как дурак на Мадонну, а коснуться рукой и забрать всю себе. "Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его". Но смелость меня подвела. Как затравленный раб может тронуть рукой божество? И я просто смотрел на Ребекку, не решаясь коснуться сестры.

Мы оба лежали в высокой траве и глазели на небо, просто рядом, рукою к руке. Когда сошла первая, физическая усталость, подтоном проступило полное истощение душ. Радость покинула нас, не до радости тем, кто хоронит погибших детей. Ребекка была молчаливой и бледной, я искоса смотрел на ее чуть вздернутый нос - задавака, нос выдает - задавака! - на плотно сжатые пухлые губы и на глаза, снова полные слез. Невозможно утешить разбитое сердце, но смотреть безучастно тоже нельзя, ее боль – боль моя.
Я отвел от сестры мутный взгляд, сморгнул набежавшую в уголке глаза слезу и заметил среди травы высокий темно-синий цветок, я помнил название в детстве, но сейчас - пустота, ничего. Ребекке должен понравиться этот длинный гибкий стебель, усыпанный небольшими соцветиями, похожими по форме на миниатюрные колокольчики. Нужно только сорвать незаметно и пощекотать им задающийся нос.
Пока я пытался, сохраняя полную конспирацию, дотянуться до синего цветка, приподнявшись на локтях, Ребекка повернулась в сторону моей протянутой руки.
- О, чего-то там синее, - тихо произнесла, забытое мною, название цветка сестра. – Давай я сорву, - и тоже потянулась за высоким стеблем, затерянным среди плотной травяной стены. А чтобы удержаться на весу, схватилась маленькой ладошкой за мою руку, служившую опорой и мне самому. И тут я сплоховал. Прикосновение прошло по телу вспышкою электрического тока, да такой силы, что искры посыпались из глаз, застилая мир белесой пеленой. Рука моя меня не удержала.
- Ник, ты что, уснул? – недовольно ерзала сестра, прижатая моим тяжелым телом к примятому ковру травы. «Если я сейчас ее увижу такою, такую, под собой – случится взрыв», вот и все, что я успел подумать, разлепляя, сомкнутые до звезд перед глазами, веки. Сестра безропотно лежала подо мной. Даже без опыта в интимной личной жизни, я знал – так оно и должно быть, все встало на свои места.
- Ник, - позвала меня Ребекка, задрав вверх голову, чтоб заглянуть в мое лицо, но я не знал, что ей ответить. Оттолкни меня? Обними меня? Убей меня, пока я безоружен? Убей меня, пока я твой единственный и неотделимый муж, а ты – моя жена? Спаси меня, взяв маленькой ладошкой за мою большую грубую ладонь, и уведи куда угодно, лишь бы там мы стали незнакомыми, чужими, а ты была бы без преград моя? Что было ложью, похожей на правду, а что было правдой, страшнее, чем ложь – я не знал, хоть и знаю теперь. Но Ребекка решила сама. Я почувствовал движение под своими ногами и тазом, и внезапно упал вниз и вперед, на раскрывшееся зонтом холщовое платье сестры. Я лежал между ног у Ребекки, широко разведшей колени и смотревшей мне в лицо с таким страхом, будто перед ней – волк, готовый к прыжку. Не понять, что все это значит, мог только кромешный дурак. Опершись ладонями о землю с двух сторон от лица сестры, я приподнялся над нею на вытянутых как жерди руках, чтобы смотреть глаза в глаза друг другу, чтобы еще плотнее соединиться полами. Мы оба ощущали – я готов. Однако, Ребекка молчала, она ждала мой ход, ответный жест на это безрассудное предложение себя. А я не мог поверить, что она – моя. Все, что было в моих силах – это смотреть на Ребекку шальными глазами и хранить тишину.
Ребекка сглотнула, закрыла глаза и отвернулась от меня, я аккуратно встал с нее, оттолкнувшись двумя руками от земли, и подал Ребекке руку, чтобы помочь подняться с земли, но она ее не приняла. Не глядя на меня, сестра, неловко путаясь в грязном платье, сама встала на ноги, отряхнулась и быстро посмотрела куда-то в глубину леса, куда вела неторная тропа из нашей деревни. Я проследил за ее взглядом, но не заметил ничего достойного внимания. Не говоря ни слова, Ребекка пошла к тропе и я в молчании последовал за ней. В деревню мы вернулись уже ночью, а меньше чем через 3 недели мать обратила нас в вампиров. Та самая мать, которая стояла на тропе в лесу и видела, как мы вставали из густой травы как муж с женою, бесстыдно перешедшие черту невинности. Мать видела и поняла превратно, Ребекка знала и молчала тысячу лет. Но мне плевать на мать, убил ее тогда и даже долю секунды не жалел о содеянном преступлении, не знаю, из чего росла во мне такая вера, но я был убежден – она не просто это заслужила, а отделалась даже слишком легко.
Ребекка снова ждала, ждала каких угодно слов, но, видимо, не этих:
- Я должен был взять тебя тогда.
- Господи, Ник, прекрати! У нас умер брат…- разорвав кольцо моих рук, сестра отошла к стене часовни. Она действительно предполагала, что я устрою мелодраму «как мы могли?!» и все такое прочее.
- Я должен был взять тебя, и тогда никто бы не помешал нам уйти. Ты бы сразу понесла, - я подошел к сестре… она мне не сестра! …вплотную и положил ей руку на живот, тонкое платье было мокрым от крови и слез, так что Ребекка инстинктивно содрогнулась, ощутив прикосновение сквозь ткань, - волки страшно фертильные твари.
- Отец бы тебя убил.
- Нет, на этот раз я бы ему не позволил, за тебя, за нашего ребенка, - рука на животе сестры дрогнула, но вместе с нею, под нею содрогнулся и живот Ребекки, - я бы порвал Майклу глотку даже человеческими зубами.
- Ник, что прошло, то прошло, ни к чему ворошить. У каждого из нас свой личный демон, такие невеселые дела.
- Ты понимаешь, что ты делаешь со мной? Скажи мне, ты хоть что-то понимаешь вообще? Ребекка, из всех людей, из всех кто жил или живет на этой вот земле, есть только ты, - я схватил ее за холодные тонкие руки, прижав их к левому плечу, к своей груди - Тысячу лет в твоих руках хранится то, что раньше было моим сердцем! Ты вырвала его из этой вот груди, зажала в кулачке и все, ты про него забыла... Ты шла в постель к другим, а мое сердце билось рядом, как жалкий +1.
- Я выбрала тебя...
- Ты выбрала меня, но я не выбирал не потому, что я такой плохой кусачий серый волк, мой выбор был между тобой, тобою и опять тобой. Все, список оглашен! Если бы ты осталась с Майклом, я бы ушел один.
- Это нездорово, Ник. Было тогда и осталось сейчас. И это точно не любовь.
- Да что ты знаешь о любви, Ребекка!
- Понятно, что нам, шлюхам, невдомек.
На этой фразе глаза Ребекки, я клянусь, так увеличились в размере, что стали сразу вдвое больше. Она все помнит, никогда не забывала мой пьяный воспитательный момент на лестнице в Монтане.
- Я... Не хотел тебя обидеть.
- Нет, хотел.
- Хотел... Мне жаль...
- Не жаль.
- Ребекка!
- И ты был прав, с нормальными мужчины занимаются любовью, а таких как я используют, чтоб утром собрать вещи и тихонько убежать.
Я посмотрел на сестру долгим грустным взглядом сверху вниз и снова положил ладонь ей на живот. Опять эта «сестра»… Я, наверное, никогда не привыкну к истинному положению вещей.
- Ты же знаешь, должна знать, что в Полсоне я... Что я всегда... Я ждал, что ты ко мне придешь...
- Ты сумасшедший, Ник. И я тебя сейчас не оскорбляю. Просто, что вижу - то пою. Знаешь, что мне сказала мать? Что именно перед тобою я вечно оттопыриваю зад, дразню тебя, маню, что я - тупая самка, которой безразлична всякая мораль, наше с тобой родство, я - Шлюха среди шлюх, я председатель шлюшеской общины всего мира, я...
- Ребекка, перестань! Вот кто совсем не знает о любви, так это мать!
Я не могу сказать ей «наша мать» - это будет ложью, но и «моей матерью» Эстер не назову, такая правда слишком подозрительно звучит.
Я не знаю, что она чувствовала, не знаю, что чувствовал сам [кто в это поверит теперь?], я просто неподвижно лежал между широко разведенных коленей сестры, вместо того, чтобы сделать решительный шаг. Мне не хватило смелости принять судьбу во всей ее невероятной полноте, я из страха, а не волевым решением, отринул от себя Ребекку, я отказался от ее любви, чтобы жалеть об этом вечность на земле. Я, наконец-то, вспомнил день, когда впервые заструился между пальцев холодный шелк, я вспомнил, как собственной рукой перевернул часы, обрушив вниз песчинки, я увидел, как набежали тучи, затянув молочно-синий купол небосвода, и над моею жизнью пролилась первая капля из хиллеазма ливней. Я снова и как в первый раз - внезапно погрузился в тот момент, что озаглавил череду, сжигающих дотла и возрождающих из пепла, неотвратимых дней моей мучительной потери.
Ребекка еще раз повторяет эту ерунду про мать, считавшую ее моею шлюхой. Какая ересь! Она – моя жена.
И я впервые целую живую теплую Ребекку, пусть даже и посмертно, пусть даже больше не мою сестру, пусть даже в первый и последний раз. Тысяча лет за поцелуй живой Ребекки. Троянский конь запущен, все – песок, я чувствую дрожащими губами ее ответ и он, хвала всем грешным и земным, такое «да», что положительнее в мире не бывает.

Прослушать или скачать The National You Were A Kindness бесплатно на Простоплеер

@музыка: The National - You Were A Kindness

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

7. Свободные радикалы. Свобода.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

7. Свободные радикалы. Свобода.

Я не почувствовала, как разодрала о камни спину, оползая по стене на тонкую полоску влажного асфальта, обрамлявшую часовню со всех сторон. Прижав лицо к коленям, пытаюсь хоть немного успокоиться, унять эти слезливые потоки, самой уже противно от себя.
Слезы и брат всегда шли рука об руку, всегда. Никто меня не мог заставить плакать, кроме Ника. Только тогда, еще безмозглой человеческой девчонкой, я ревела вместо него, чтоб боль его ушла через меня, не тронув чести воина, мужчины. Теперь приходится все чаще выжимать свой литр слез из-за него, в моих глазах лишившегося чести называть себя мужчиной.

Шаги слышны уже издалека, не все еще друг другу мы сказали, очевидно.

- Что с лицом? - вот первое, о чем спросил меня, погасший и окончательно остывший, вулкан Никлаус. Интересно, а Везувий у Помпей о чем спросил? Тепло ли тебе, город расчудесный, надежно лавой я тебя укрыл или еще добавить после передышки?
- Ребекка, я спросил, что у тебя с лицом?
Разочарование прорвало дамбы и залило пожар наивной детской веры, что где-то в глубине этого зверя еще живет и тяжело, прерывисто, но дышит мой старший брат, с которым я и разделила обет навечно - бесконечно. Китайская шкатулка оказалась без подвоха, внутри Никлауса остался только Клаус, а мой Ник, к которому я каждый раз взываю, не может мне ответить, мой Ник - мертв. Отец убил его, пустил в расход презренного бастарда, единственного, кто меня любил, а возродился уже Клаус, больной ублюдок, неспособный на любовь.
- Ребекка!
Хочешь увидеть что с лицом - смотри, тебе должна понравится картина. Нос сросся как пришлось и теперь смотрел куда-то резко вправо, пытаясь заглянуть мне за плечо, вправить скулу я тоже не успела и из щеки под глазом так и осталась торчать плоская кость, из-за которой глаз немного съехал в сторону и опустился вниз. Атлас уродств к Вашим услугам, Клаус.
Реакция была достойной: брат скривился, сцепив в оскале зубы, и отвернулся в сторону, противно ему стало, видимо, смотреть на мое обновленное лицо. Везувий от Помпей тоже ворочал нос или хватило смелости взглянуть в глаза обезображенному творенью своих собственных рук?
- Я сейчас, - так и не глядя на меня, Никлаус попытался подойти поближе.
- Даже не думай... - не буду я звать монстра именем брата и, ранящие сердце, три буквы в одном коротком слове "Ник" так и не прозвучали, оставив пустоту вместо себя в конце предупреждения "даже не думай, Ник".
Но что за дело монстру до жала моих слов, такую шкуру даже пикой не проткнешь, куда там острию тонкого жала.
Никлаус, не особо церемонясь, рывком вздернул меня с асфальта и, подняв лицо за подбородок вверх, одним движением опять сломал мне нос, правда, на этот раз не кулаком, а пальцами и только для того, чтоб выставить все кости и хрящи по их анатомически обусловленным местам. Потом пришла очередь скуловой кости, которая, соединившись по линии разлома со своей второю половиной, восстановила полную симметрию лица, подняв и сдвинув глаз в привычную ему глазницу.
- Прости.
Видимо, удар задел еще и ухо, пошли аудиальные помехи и вместо "Скажи спасибо, что не добил тебя, сестренка!", мне слышится "Прости". Ушам своим больше нет веры, после таких вот миражей.
- Прости меня, Ребекка, - вот, опять! - Ты же моя, - Ник тяжело вздохнул, как будто бы решаясь на что-то важное: на откровение, или на ложь - сестра, а я тебя все время обижаю, причиняю больно, пытаюсь удержать. Если ты хочешь, я сегодня же уеду. Выйдет луна, откроются ворота и мы, не допевая, на этой самой вот минорной ноте, оборвем затянувшуюся на века балладу о бездушном брате и возненавидевшей его сестре. Прошлого слишком много, чтоб делать вид, будто оно здесь не стоит. Попробуем начать историю сначала, на этот раз - каждый свою. Пойдет?
Как же я устала. То Ника нет, то вот он - Ник. Я ненавижу, я люблю, я снова ненавижу, и вместо почвы под ногами надувной батут - подпрыгнула, зависла и упала, поднялась, подпрыгнула, зависла, опять упала, снова поднялась. Ведь правильный ответ сейчас – «Пойдет! Прощай!» Так почему, ради всего святого, я отвечаю Нику:
- Нет.
- Нет?
- Нет.
- Не прощаешь?
- Не хочу, чтоб эта песня оборвалась вот так. Ты не отпускаешь, ты бросаешь меня, совсем одну.
- Ребекка... - только и простонал устало Ник прежде, чем со вздохом притянуть меня в объятья. Последний раз мы обнимались на балу, но это была только рамка танца, а здесь, опустив свои руки, продетые в рукава кожаной куртки, поверх голых моих, он стиснул пальцы в области лопаток в кулак-замок, закрыв меня собой от мира, закрыв меня внутри себя, как часто закрывал когда-то в детстве. И вместо нежности и ностальгической горчинки, я, наконец-то понимаю - мать была права. Тысячу лет потрачено впустую в поисках ответа на не поставленный самой себе вопрос. А здесь, на кладбище в кратчайшую ночь года, прижавшись к брату, который не отталкивал, а лишь сильнее прижимал, вопрос предстал передо мной во всей своей красе, и оказалось, что ответ мне был недавно, но знаком. Ответ мне сообщила лично мать. Пазл сложился и картинка уничтожила меня.
- Я шлюха, мать была права, я - шлюха.
- Ты просто неустанно ищешь настоящую любовь в этом жестоком-жестоком мире, местами просто слишком неудачно, - Ник пытался пошутить. Но он не знал всего, что знала я.
- Мать была права... - я отстранилась из объятий, сейчас самое время уклонятся от таких вот, заключающих в себя, не подобающих сестринско-братским отношениям собственнических жестов.
- Достойный образчик женского целомудрия нашелся, чтобы тебя судить. Тем более, это была не мать, это был яд. - Ник, видимо, решил вернуть меня в свои объятья, только на этот раз не извиняясь за разбитый нос или возвращаясь, не отойдя даже на метр, в лоно семьи, а в неуклюжей, не свойственной ему попытке, даже сейчас дающейся с большим трудом, выявить сочувствие, утешить, ползущую по швам сестру. Сестру...
Мать была права, я шлюха, шлюха, шлюха, я мерзкое отродье, прощения мне нет.
Я снова плачу и причина снова Ник. Порочный круг 2.0. уже не актуален, я всколыхнула такие недры памяти, что в силу вступил приквел - порочный круг по версии людей.
Не понимая моих слез, брат снова меня обнял [вошел во вкус или припомнил старые привычки?], только на этот раз - иначе, позволяя моим рукам свободно болтаться в воздухе, чтобы то и дело, легко взлетая к лицу, пытаться вытереть не осушаемые слезы.
Я так устала от всего. Лицо болело, тело сотрясалось от рыданий, а Ник держал меня под мышки, сцепив в замок ладони на моей голой спине. Хотелось поплотней прижаться к груди брата, спрятать отекшее лицо в мягком кашемире серого свитера, скрыться от мира под полами его кожаной куртки и снова умереть, только на этот раз взаправду, навсегда. Где там Ник держит белый кол?

У нас есть тайна, общая, почти забытая, как древний умерший язык. Веками, с молчаливого единодушного согласия, никто из нас двоих не вспоминал тот вечер у реки, когда похоронили Генрика, а Майкл был так зол, что собирался просто убить Ника. Пришлось бежать из дома, пока Эллайджа сдерживал отца и стойко принимал жестокие удары на себя. Мы долго шли против течения реки и, наконец, свалились от усталости в высокую траву между деревьев, запрудивших пологие речные берега до самой водной кромки. Выдохшиеся, с опухшими от слез глазами, с ногами, стертыми о камни в кровь и как сейчас, надежно отделенные от мира остальных людей. В тот вечер нас объединила тайна, которая потом же нас и развела так далеко, как только можно, друг от друга. Тот вечер у реки отнял у меня Ника навсегда. А я его забыла. Я заставила себя его забыть.

Но вместе с тайной общей, была еще одна, только моя, и я ее хранила тысячу лет, чтобы сейчас, на заколдованном погосте Ньютона, в ночь без луны, дрожа (как тонкий стебель на ветру) не так от холода, как от внезапной близости сводного брата, я отлепила свой язык от неба и произнесла, уперев взгляд в ключицу Ника:

- Она видела нас у реки после похорон... Эстер пошла за нами и видела нас у реки.
Что ж, Ник, ты первым сделал мне больно, теперь мой черед бить наотмашь в лицо. Игра продолжается, брат.
Хватка Ника вдруг стала сильнее, (как всего несколькими часами назад на балу, который, казалось, случился совсем в другой жизни и уж точно не с нами). Он тоже все вспомнил, а может, и не забывал никогда. Я так и не смогла заставить себя посмотреть ему в глаза, только застыла взглядом на худой ключице и продолжала плакать, как обреченное на смерть дитя.

Прослушать или скачать Mylene Farmer L'Amour N'est Rien бесплатно на Простоплеер

@музыка: Mylene Farmer - L'Amour N'est Rien

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

6. Свободные радикалы. Свобода.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

6. Свободные радикалы. Свобода.

На кладбище темно как в том гробу, который скрупулезно подгонял под мои новые размеры все эти месяцы беснующийся Ник, и мне из него больше не восстать. Сегодня. Брат. Меня. Убьет.

Я буду отпираться до последнего!

- А троянский конь тоже моя идея, или нашлись еще козлы для возложения грехов?
- Ребекка, не юли!
- И не подумаю. Мне просто надоело, что каждый мой шаг, мой выбор, что каждая моя любовь – твоя проблема #1, куда бы я не глянула – там разгорается пожар беспочвенных параноидальных подозрений сразу во всех земных грехах, а почему такие беды? А потому, что я родная дочка Майкла, а не бастард, как ты!
- Значит, соврала. Пусть. Мне даже самому приятнее такая версия событий. Я тебя спас от оборотней, кровью напоил, а ты мне, в качестве прощального подарка, решила плюнуть прямо промеж глаз. Узнаю свой почерк в твоих поступках, даже немного лестно быть тебе мерилом людской неблагодарности, сестренка.
- И вот на всю эту, насквозь пропитанную злобой, ересь я должна ответить что? Мне очень жаль? Да на здоровье: прости меня, мне, правда, очень жаль. За эти самым разговором ты потащил меня посреди ночи на кладбище, которое… кстати, что с кладбищем, чему уже пора?
- Закрыто кладбище, для частной вечеринки.
- Ведьмы? Не думала, что ты так низко пал за время моего отсутствия.
- За время твоего отсутствия? С тех пор, как ты позорно убежала из дому, Ребекка. С тех пор, как ты стала скрываться от своей семьи, как…
- Как ты скрывался от своей.
- Я – не Майкл! – Ник подскочил ко мне вплотную.
- А на первый взгляд не отличишь, полное сходство – от портрета до пены бешенства, бурлящей на губах, сейчас ты просто копия отца, осталось только повалить меня на землю и бить ногами в живот и по лицу, при этом как мантру повторяя «какое ты ничтожество, девчонка, ты ничего не стоишь, ты - никто». Ты – Майкл, Ник! В каждой детали, в каждом взгляде, да что там, в каждом волоске на голове ты – Майкл! А я – твой личный Ник! Что бы я не сказала сейчас в свою защиту – все ложь, ты не хотел знать правду, тебе не хочется ответов, ты отполировал кинжал, а может даже кол из дуба прихватил и, заручившись помощью какой-то ведьмы, позвал меня не для беседы, а прямиком на заседание суда. И знаешь, ты прав, Ник. Вернее, Ваша Честь, Никлаус. Ребекка Майклсон – виновна.
- Не ерничай, сестра!
- Серьезнее я в жизни не бывала. Ты циник, мразь и самодур по отношению ко мне, ты искалечил мою жизнь и отравил собою каждую минуту после смерти, ты отнял у меня буквально все, буквально! Я честно и уже давно питаю к тебе только ненависть и страх. Мне надоело молча ненавидеть и, кажется, я больше не хочу тебя бояться.
Не очень-то я долго отпиралась…
Ник побелел от гнева:
- Ребекках-х-х…
- Да, я – Ребекка Майклсон, признаю себя виновной. Я позвала отца сжечь Новый Орлеан. Убей меня теперь за это!
Брат просто потерял дар речи.
И хоть я с вызовом смотрю ему в лицо, мне страшно так, что зуб на зуб не попадает. Но раз уж выдала саму себя, пусть и случайно, значит – момент настал. Сегодня мы вскрываем наши раны, Ник.
- Я мразь, и самодур, и циник, так опостыл тебе, что ты решила меня убить…
- Такого я не говорила, - но Ник не слышал моих слов.
- Ты позвала в наш город отца, которого я ненавидел и боялся, чтобы уничтожить того, кого боялась и ненавидела сама… Разумный ход, Ребекка, хвалю твой вкус по части выбора оружия против ублюдка Клауса.
- Ник, я…
- Правда, отцу не удалось исполнить твое заветное желание, сестренка… Но, ты не бойся, ты только что прекрасно с этим справилась сама.
Ник отвернулся и снова посмотрел на небо. Я и боялась нарушить тишину, и понимала – нужно объясниться. Да, я ненавижу брата и до безумия хочу свободы, но убить… Не думаю, что я смогла бы пережить убийство Ника ни в Орлеане, ни в Чикаго, никогда. Это была одна из наших вздорных игр: он отнял у меня Марселя, я пустила по ветру весь Новый Орлеан, а тут, откуда ни возьмись, звучит «убийство»… Мне нужно объясниться, я не…
Но Ник меня опередил:
- Благодарю за искренность, Ребекка, - вытерев лицо рукою, брат обернулся ко мне с уже сухими, хоть и воспаленными глазами. – Теперь поговорим о наказании.
- Ник, я…
- Молчи!
- И не подумаю! Я позвала отца, на этом я готова стоять до самого конца. Но убивать тебя – уволь…
- Ребекка, лучше бы ты замолчала, целее будешь!
- Не буду я молчать! Ник, карты на столе, но смерти нет во всей моей колоде!
- Ты. Позвала. Отца. И что, по-твоему, он собирался со мной сделать? Сказки на ночь мне читать?! – Ник перешел на мощный ор.
- Прогнать тебя!
- Не заговаривай мне зубы! Хватило смелости сознаться в первый раз, так и теперь имей ее признаться – ты никогда меня, сестренка, не любила! Ты позвала отца, чтоб он меня убил!
- Ник, нет!
- Признайся, ты хотела моей смерти, - Ник наступает и мне некуда бежать.
- Нет!
- Ну же, признайся, сестренка, и мы разойдемся по разным углам до утра. Я обещаю, что не убью тебя, Ребекка, хоть ты и не ошиблась – дубовый кол при мне! Признайся и я тебя не трону!
- Нет! – мне не в чем признаваться, пусть достает свой чертов кол и убивает, тысячи лет страданий мне хватило с головой.
- ПРИЗНАЙСЯ!!!
Ник орет так, что я невольно удивляюсь, почему меня не унесло от напора его выкипающей злости как пушинку ударной волной.
- Нет, - смотрю ему прямо в глаза.
- Признайся, Ребекка, пусть всего на минуту, секунду, ты хотела, чтоб Майкл вонзил в меня кол.
- Никогда, - я шепчу едва различимо, как шуршит в верхотуре листва. Никогда, только ранить, только вырвать из рук каждый миг, отдаленно похожий на счастье, но убить - нет, убить - никогда.
- Я хотела, чтобы он уничтожил твой дом. Я хотела, чтоб ты испугался и снова пустился в бега. Я хотела… хотела остаться за скобками нашей семьи и стать просто Ребеккой. Я хотела свободы не для себя – от тебя, и только отец мог мне ее подарить.
И Ник бьет со всей силы, наотмашь, кулаком меня прямо в лицо. С глухим скрежетом хрустнули кости. Сломан нос и задета скула. А еще во мне треснуло сердце, эта глыба из (чистого) вечного льда.
Устоять на ногах так хотелось, но не получилось. От удара меня развернуло назад, и теперь я лежала лицом на газоне между могильных камней. Трава под ладонями была влажной от вечерней росы, а напротив лица – еще и от крови, текущей на землю из, разбитого в приступе ярости, носа. На шатких руках и коленях у меня получается встать, сначала на четвереньки, потом, поднабравшись сил и решительности перед боем, я поднимаюсь уже в полный рост.
Смотреть на Ника нет никакого желания, я и так знаю, что сейчас он хмурый. И хоть лица его не видно, я буквально чувствую, как сурово сведены к переносице брови, как искривлен недовольствием рот, как он хочет сказать, но срывается на первом звуке. Не страшно, если он сейчас ударит. Опять. Больнее не будет, больнее физически сделать не сможет ничто.
Из разбитого носа текут и текут ручейки обжигающей холодом крови. Как рептилия или как рыба, даже в этом я не человек. Кровь и первые слезы стекают на платье, превращая слоновую кость в полотно одиночества, страха и боли, это грязное платье - как вся моя [вечная] жизнь.
Что ж, война так война, милый Ник.
- Я так понимаю, это пепел Нового Орлеана стучит в твое сердце. Как хорошо, что в этих закромах есть место для всего на свете. Кроме меня.
- Не надо, Ребекка. Вот этого - не надо делать! Ты позвала отца!!! – брат машет куда-то в сторону моего лица, очевидно, протестуя против слез. Протесты могут быть и обоюдными, Никлаус.
- Да, своего отца... – шмыгаю носом сквозь кровь и слезы. - Ужасного, безжалостного монстра, охотника, который пьет лишь кровь себе подобных и устилает осушенными телами свой путь земной. Я позвала отца... Ты понимаешь, Ник, я - позвала отца. Чудовище пришло к нашим воротам, сожгло дотла весь Новый Орлеан, за этим трудно разглядеть один почти неуловимый, крошечный нюанс, я - позвала ОТЦА! Он мой отец!!! А ты меня заставил выбирать, кого любить и от кого скрываться, нельзя было пойти по двум дорогам сразу, так что я выбрала тебя, того, кого люблю... Печаль одна, что ты меня не выбрал, ты лишь великодушно разрешил встать под знамена большей силы. Но разве ты действительно сильнее, если скрывались мы, а он нас настигал и настигал, и наконец, настиг! Тебя спасла не сила, не видимое превосходство, а случайность! Ты чудом одолел отца! Но даже в тот момент ты думал о своих гибридах, а не обо мне... Наверное, я просто эгоистка...
Ник ничего мне не сказал. Я встала с камня на могиле Питера кого-то-там [отца, вдовца и подлеца, который вечно жив в сердцах], на который устало опустилась во время обличающей тирады, и пошла к часовне.

Шпильки проваливаются в землю до самой подошвы, мокрое платье липнет к телу, разбитый нос распух, а волосы из вычурной прически сбились в неряшливый колтун. Кладбище Ньютона закрыто на ночь законами людей и силой ведьм.
О чем еще нам говорить. Я убежала, я позвала отца, со всех сторон я виновата, и если зло имеет корень, то им, наверно, тоже буду я.
Казалось, слезы кончились вместе с последней струйкой крови из, быстро заживающего, сломанного носа, но я опять не рассчитала своих сил. Так что, прижавшись голою спиной к шершавой каменной стене часовни, я зарыдала как ребенок, который потерял дорогу к дому и теперь, наверняка, погибнет один в этом дремучем и безлюдном вековом лесу, в котором даже днем темно как ночью.

Прослушать или скачать IAMX Spit It Out бесплатно на Простоплеер

@музыка: IAMX - Spit It Out

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

5. Свободные радикалы. Свобода.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

5. Свободные радикалы. Свобода.

Гортензия Эрардо, доцент факультета гуманитарных и социальных наук, специализировалась одновременно на изобразительных искусствах и антропологии, и грубо говоря, ее специализация звучала так «наскальная живопись и девиантное поведение – в чем связь?»
Лекция была, чем дальше, тем скучнее, Тьерри так вообще уснул, я – слышала, но слушать не хотела, другими мыслями была забита голова. Прошло почти два месяца после событий у Зеленого Шиповника и продолжения банкета уже в интимной обстановке моей спальни, а Ник так и не дал о себе знать. Обиделся и, наконец, позволил мне продолжить жить собственной жизнью? Или который месяц подбирает менее комфортный гроб, вместо того роскошного, лежать в котором я теперь не заслужила?
Гортензия, повысив голос, сообщила скучающему кворуму студентов:
- Кто-то любит охотиться, другие побеждать, а некоторым физически необходимо, чтобы их догнали, поймали и съели, наконец. Они так чувствуют любовь. В вопросе съесть или быть съеденным правильный ответ всего один, в нем лучше бы не ошибиться изначально.
Мысль общая, но есть в ней удивительно знакомые черты. До появления Ника мне было очень хорошо, спокойно, я была обычным человеком без сомнений, задних мыслей и оглядки, потом он появился и исчез, а вместе с ним ушло спокойствие, привнеся в жизнь целую кучу задних мыслей и серьезную ежеминутную оглядку. Но время шло, должно ведь было стать стабильней на душе: мечты сбылись, я победила, постылый брат дал мне карт-бланш на полную свободу от себя и никаких тебе порочных игр и прочей дряни, тянувшейся веками между нами, вместо нормальных отношений брата и сестры. Так почему мне с каждым днем становится все хуже?
- Мисс Майклсон, как Вам такой подход?
- К чему?
- А Вы не слышали вопроса?
- Задумалась о Вашем садо-мазо без альтернативы сменить садо на мазо, ну, и наоборот. Что если я в 99% из 100 хотела бы кого-то съесть, но есть и тот, которым я была бы съедена с не меньшим удовольствием как от результата, так непосредственно и от самого процесса поедания меня? Дилемма, госпожа Эрардо.
Аудиториею прокатилась волна смеха, смущенная Гортензия сняла с повестки свой неотвеченный вопрос и больше до конца занятий к студентам приставать с беседами не стала.

Всюду по кампусу были развешены ленточные баннеры и аляповатые плакаты, зазывавшие студентов Ласелля на тематические танцы в честь Летнего Солнцестояния. Не думаю, что там станут разводить костры по четырем углам бального зала, украшенного фенхелем, березой и кислицей, а после, упившись медовухой вдрызг и стремясь успеть до первых петухов, пойдут топить в ближайшем озере, разряженную как нью-йоркский трансвестит, «рыбью невесту». MP3 музыка 90-х, в исполнении бумбокса и, сообщенных с ним, старых скрипучих аудиоколонок, толпа первокурсниц, шуршащих многослойным полиэстером, украшенным стразами, бантами и россыпями роз из органзы от лифа до подола, и горький пунш из водки, лайма и пищевого красителя Е122 с романтичным летним названием «кармуазин», от которого, в качестве бонуса, у всех язычников кампуса отвалятся почки. Это не первые летние танцы в Ласелле. Пропущу-ка я раунд народных забав в пользу бокала с холодным вином и Пахельбеля в собственном исполнении на стареньком пианино, доставшимся мне в аренду вместе со всей обстановкой коттеджа.
Пока я искала ключи от двери в толстом клатче без плечевой лямки, пальцы ноги нащупали мятый картонный листок, уголком забившийся мне в босоножку. Оставив на время поисковые работы, я наклонилась и подняла, потоптанный и запачканный пылью с подошвы, конверт из плотной тисненой бумаги. Внутри был билет на вечер «Принцесс и Сердцеедов», обещавший состоятся 21 июня на территории колледжа Ласелль. Превратно люди понимают тематику языческих пиров. Зачем только Тьерри подбросил эту ерунду под мою дверь? Отдать при встрече в руки постеснялся? Я тоже постеснялась бы, наверно, звать девушку без пары на рандеву, разряженных в массмаркет и упитых в хлам, принцесс в компании сомнительного сорта сердцеедов. Ладно, поеду, поищу себе достойный монарший туалет на выход, тем более, что ключ от машины – вот он, блестит на куче всякой чепухи из моей сумки [помада, зеркальце, пустой пакет из-под крови, томик «Успеха» Фейхтвангера], а от коттеджа мне ключи еще полдня искать.

Но, если бы я думала мозгами, а не триадой ягодичных мышц, то я бы сразу поняла, что у Тьерри тесненные конверты могли водиться разве что в мечтах. Так что первым, кто встретил меня в зале, набитом шариками, цветами из гофробумаги и серпантином, был Ник. Явилось солнце людям.
- Принцесса, не разберу какого королевства, ты у нас сегодня, Ребекка?
- Далекий и суровый снежный край кровавых рек и костяных престолов, - мне сразу стоило понять, что все это, проплаченное братом, шоу о Золушке на муторном балу, ведет к помпезному фиаско в ближайшем и прекрасно обозримом будущем, но даже запоздалое прозрение на этот раз серьезно запоздало.
- Сестренка, ты не ждала меня увидеть! – притворно удивился Ник. – Так кто же, кроме брата, мог огорчиться серостью твоих ньютонских будней и попытаться хоть чем-то скрасить удручающий своей однообразностью досуг студентки из Монтаны?
- Я думала, что это…
- Бойфренд?
- …друзья зовут меня с собой.
- Что, никаких бойфрендов у сестренки? Не верю.
- Практикую воздержание, - сказала я не брату, а пустынной сцене с одиноким пультом, за которым раскачивался пьяный до первых бубенцов ди-джей. Не буду я смотреть, как Ника затрясет от злого смеха. – Был бы бойфренд, я бы сейчас не танцы в честь летнего солнцестояния подолом подметала, а организовывала по нему поминки или шива или искала белое платье для угрюмых азиатских похорон. Твое явление – всегда одно и то же знаменует; я глупая, но на ошибках я учусь.
Ник больше не смеялся, и даже злобным не был, скорее недовольным, и в вызывающем скрещении рук на груди отчетливо читалась самооборона от моих нападок. Что ж, цель поражена удачно.

- Танцуйте же, танцуйте, ну почему вы не танцуете, ребята? – организатор вечера, щуплая кореянка с флуоресцирующими розовыми волосами, бодрила вялую толпу учеников Ласселя. Кажется, она с нами и в Бостоне была. Девушка кого-то из друзей Вэнчурэ?
- Ребекка, ты такая леди в этом платье, хватай своего бывшего – и на танцпол! С такой пары как вы наши ребята тут же возьмут пример, вы просто королева бала и король, - окинув взглядом, спрятанных за голубыми линзами, но карих от природы глаз простые брюки, тонкий серый джемпер и кожаную куртку Ника Мэй Джун – я вспомнила, ее зовут Мэй Джун! – решила, что для короля Ласселя Ник простоват – Вест Сайда. Давайте, ребятки, на танцпол! Ведите за собой толпу, Ваше Величество Ребекка и принц-Консорт Никлаус Морган! – Видать, не врут стереотипы, что азиатам ссуды в банке мозгов не брать. Мэй Джун запомнила каждое слово и за секунду обернула их все оружием против меня. Никлаус Морган даже перестал моргать от удивления. Пришлось тащить его подальше от реинкарнированной Маты Хари, пока он ей сияющую голову случайно не свернул.
- Никлаус Морган?
- Красивая фамилия, ты же помнишь Генри, отличный был пират и мореход, не стыдно быть потомком Генри и королем Вест Сайда, даже чувствуется некоторый перст судьбы, связующий разрозненные звенья поколений в единую тугую цепь семьи.
- Твой бывший?
- Пришлось импровизировать, ведь кое-кто не отличает невинные родственные поцелуи от грязных сексуальных домогательств со стороны безумных бывших.
- Твой бывший?
- Конечно, бывший, не будущий же ты - тебе в обед тысяча лет, давно пора смириться со статусом реликта.
- Твой бывший?
- Да что же ты заладил как граммофон с запыленной иглой 'твой бывший', 'твой бывший', 'твой бывший', других слов совсем не осталось?
- Может, я поведу, я ведь все таки бывший, а не бывшая, м? - только сейчас я заметила, что в медленном танце взяла на себя роль партнера. – Я, хоть и консорт, но не простолюдин, моя королева Ребекка. Позволите мне Вас вести за собой?
- Веди, но веди меня молча!
Когда Доносчики и Подлецы допели свою оду Дюран Дюрановскому «Шоферу», меня от Ника, буквально выражаясь, оттащил Тьерри. Кстати, сегодня он опять в федоре, как гангстер из Чикаго в подпольной питьевой у братьев Дженна. Ностальгия…
- Привет, спасибо, что довел меня до чаши с пуншем, хоть я тебя об этом и не просила.
Венчурэ налил половником две небольшие чашки ярко-розовой бурды и, всучив одну из них мне в руку, решил рубить с плеча:
- Сошлась с безумным бывшим?
- Тьерри, твоя забота мне приятна, как сам факт, но проявление ее по форме грубовато.
– Бекс, хоть ты мне не сестра, но как сестре скажу: безумные бывшие – они ведь бывшие не просто так, не без причины же ты бросила этого Моргана, - Моргана? Ах, Моргана, да! – Слепому видно, что инициатором разрыва был не он, который, кстати, в эту самую минуту смотрит тебе в спину как жирдяй на крем-брюле, - Венчурэ улыбнулся куда-то в зал, видимо, адресуя свой оскал жирдяю Нику, - он бы тебя не бросил, чтобы потом до Ньютона бежать по запаху следов. Так что ты, Бекс, подумай дважды, стоит ли оно того, ведь люди не меняются, Ребекка, - впервые за почти три года нашего знакомства Тьерри назвал меня Ребеккой. Какая-то фантасмагория творится на земле: чужак Венчурэ ведет себя со мной как старший брат, а Ник в его глазах - не вызывающий доверия гипотетический любовник. Неужели, вот так и чувствует себя обычная сестра нормального старшего брата? «Будь осторожна!» вместо хладнокровного убийства. Стало как-то грустно от того, что наши с Ником отношения настолько безнадежны.
- Тьерри, я благодарна тебе, но…
Он нервно вырвал у меня из пальцев пустую чашку из под пунша и, снова наполнив ее до краев дешевым ромом с запахом клубничники, всунул обратно, сообщив:
- Ты как мотылек, Ребекка. Красивый глупый мотылек, который слишком быстро забывает, что свет – это еще и боль. Держалась бы ты от него подальше, стройняшка Бекс.
Еще раз улыбнувшись залу, Венчурэ бросил на стол пустую пластиковую чашку и ушел. Зато явился крем-брюле-зависимый жирдяй.
- Я вижу, кавалерия Вашего Величества покинула ратное поле, что думать консорту: подпишем капитуляцию или объявим матч-реванш?
- Не тронь его, Ник! Он беспокоится о друге.
- Что-то я опять не по душе твоим бродячим трубадурам: отец, дорогой Эллайджа, Стефан и даже этот Аль Капоне для малоимущих – всем перешел дорогу бастард-консорт Никлаус.
- Ник, ты поджидал меня на этих танцах века, чтоб об отце поговорить? Считай, беседа состоялась, выуживай кинжал, втыкай его мне в грудь и до скорой встречи через 80 лет.
- Откуда столько пессимизма, сестренка? У меня встреча, на которой твое присутствие важно как воздух всем твоим друзьям – вот просто позарез.
- Ты просишь или угрожаешь?
- Отбилась ты, Ребекка, о семьи: я никогда и ни о чем просить не стану. Пойдем, нас уже ждут.

К кладбищу Ньютона, что ли, теперь ведут все дороги мира? А как же Рим?
Я оставила пиджак в машине брата и сейчас мы шли по узкой аллее между деревьев кто во что горазд: Ник в своей расстегнутой куртке, я - в платье без рукавов с американской проймой и открытою спиной.
- И где нас ждут твои миньоны?
- Вопрос не где, вопрос – когда, - Ник посмотрел на небо, я тоже посмотрела – небо как небо: немного облаков, луна, к чему эти загадки, не понятно.
- Я думала, что ты уже уехал, оставил Ньютон, - и меня.
- Как же я мог, сестренка, оставить королевский двор без надлежащего присмотра, консорт я или кто?
Ник все еще смотрел на небо.
- Почему же ты не появлялся раньше?
- О, я искал кое-какую помощь в делах, не потерпевших отлагательств и занимавших все мое внимание, прости, не до тебя было, Ребекка.
- Ты? Искал помощи? Самодостаточность – твое второе имя.
- В некоторых моментах, сестренка, приходится умерить свое эго ради успеха в достижении более высокой цели.
- Например?
- Готово, - невпопад ответил брат. На кладбище стало темнее, я тоже посмотрела вверх – луна зашла за облака.
- Например, чтобы узнать: соврала ты мне в бреду или по глупости сказала правду.
- А как бы ты хотел, чтоб дело обернулось? – Ника больше не заботил небосвод, так что теперь мы смотрели друг другу прямо в глаза.
- Я предпочел бы ложь, чтобы позлить, чем правду, чтобы уничтожить.
- Такой серьезный вышел разговор? – никто нас здесь не ждет, ловушка хлопнула своею дверцей, прижав мышке-Ребекке наивный длинный хвост.
- Ну, да, конечно, ты ведь ничего не помнишь… сама беседа была глупой, но вот в конце ты доверительно шепнула мне кое-что довольно любопытное на ушко.
- И что же я поведала тебе под действием укуса оборотней и настойки из вербены? – вот мне и стало ясно, кто из нас шептал что-то другому на записи автоответчика Тьерри.
- О, сущую безделицу, - Ник меняет тембр и начинает с придыханием шептать более высоким голосом, не слишком-то похожим на мой, но уже и не своим - «Хочу, чтобы ты знал – это я, ты слышишь, это я позвала Майкла в Новый Орлеан! Он сжег твой чертов Новый Орлеан дотла, прогнал тебя оттуда как собаку, а позвала его туда твоя запуганная и покорная сестренка, то есть я! Майкл пришел отнять твою игрушку, а позвала его я, я, я, я…»

 

Прослушать или скачать Marina And The Diamonds Numb бесплатно на Простоплеер

 

Прослушать или скачать Sneaker Pimps The chauffer бесплатно на Простоплеер

@музыка: Marina And The Diamonds - Numb; Sneaker Pimps - The chauffer

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

Кладбище Ньютона, Ньютон, Массачусетс

@темы: коллажик, место действия, "Ритуальные жертвы"

---

4. Свободные радикалы. Свобода.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

4. Свободные радикалы. Свобода.

По мне промчался с ветерком груженый тоннами гранитных плит [целая вереница надгробий для всех моих почивших в бозе жертв] товарный поезд, потом еще один, целое железнодорожное ралли проложило свой маршрут сначала вдоль меня, а после поперек и по окружности, чтоб ни одна частичка тела не осталась в стороне от состояния разбитой и помятой. Лицом в подушки я проснулась на собственной кровати от звонка мобильного «Sacrés Français». Тьерри не мог выбрать момента неудачней для утреннего… 2.45 после полудня… послеобеденного раннего звонка.
- Я дома, со мной все очень хорошо и здорово, спасибо за заботу и все такое прочее, - заплетавшийся язык с трудом промямлил в трубку пару-тройку общих фраз, эквивалентных одному более емкому и уместному при данных обстоятельствах, но грубому по форме - «отвали».
- Я знаю. Ты мне вчера звонила…
Мхм, пьяной я не была, так что… Да, пьяной не была, зато в бреду валялась. Хороший должен был случиться разговор, цветистый и информативный.
- О чем мы говорили? – прощупаю хотя бы почву для начала, может, я спела ему кавер на Селин Дион, призналась в нескольких мэнэж-а-труа в годы молодые и пожелала сладких снов о ежевичных пальмах.
- Да мы как-то… не говорили вообще. Я был пьян, а ты попала на атоответчик и… поговорила с ним. О жизни, о любви, о своем бывшем… - многозначительность молчания Тьерри была уж слишком артистичной, как пауза перед грозой в театре Глобус еще при жизни Уильяма Шекспира. О бывшем я с его магнитофоном говорила, подумаешь, трагедия в трех актах без антракта.
«Никлаус М… Никлаус Морган, мой бывший парень» устало подсказала память.
Сна как не бывало! Я говорила с ним о Нике?!
- И этот разговор, он… странный. Очень. Я хотел сначала его стереть, но исходя из голоса из трубки, ты помнишь его либо очень плохо, либо вообще – пробел.
- Пробел, - язык от стресса, стряхнувшего меня с постели, стал куда проворней. Я мерила шагами спальню, пытаясь вспомнить хотя бы отдаленно, чего я там наговорила под действием галлюцинаций прошлой ночью на почту, мнущегося от неловкости, Венчурэ. Но вывод прост: весь вечер после паба – один большой пробел.
- Я ничего толком не знаю о твоей личной жизни до Ласелля, так что не суди, но думаю, что лучше тебе помнить подобные беседы, и готов сдать запись из рук в руки.
- Где встретимся, Тьерри?

Дорога к кладбищу Ньютона от моего дома довольно коротка, всего лишь 2,2 мили, на машине путь займет не дольше 5 минут. Но мне стоит проветрить голову, немножко, перед этой встречею с Венчурэ и, соскочив с последней крошечной ступеньки, ведущей из моего двора на тротуар, я отправляюсь в сторону Республиканского проспекта. Идти нужно мимо пожарного депо №2, чуть дальше, на параллельной проспекту улице Чеканной, начнутся земли загородного клуба имени Горящего Холма, где как всегда гоняют мячики гольфисты.
Миную перекресток с Каштановой улицей, где слева от меня гремит скрипичным Декабрем Вивальди общественная музыкальная школа Ньютона - невысокое и слегка приплюснутое сверху каменное здание, с отделанным голубыми панелями мансардным этажом и серой черепичной крышей. В мае у них проходит музыкальный фестиваль.
Дальше уже видно один из кладбищенских углов, но центральный вход не здесь, а у меня нет никакого особого желания лезть через, пусть и невысокую, но каменную стену в легком платье, чтоб после в босоножках на высоких каблуках шагать по чьим-нибудь могилам до часовни - условленного места встречи. Так что я продолжаю свой одинокий путь вдоль оживленного проспекта до развилки с улицей Гомера. Слева от меня, между Гомера и Республиканским, в одном кирпичном здании [типичном образце американского колониального стиля] находятся Избирательная комиссия, Общественный кредитный союз и городская Ратуша, с ее 3 прудами, жалкой овальной клумбой напротив входа и белым колокольным шпилем, нависшем над циферблатом крошечных часов [не думаю, что все это можно назвать часовней].
Миновав административный центр города и Ньютонскую Открытую Библиотеку на углу Гомера и Ореховой, уже по последней я дохожу до широко распахнутых ворот центрального городского кладбища, открытого для посещений с 8 утра до половины 7 вечера.
Дорога занимает у меня не дольше 40 минут и, держась все время правой стороны, я довольно быстро выхожу к уютной Мемориальной часовне, у дверей которой меня и поджидает, измученный похмельем и широко зевающий, Тьерри.
- Что-то ты опаздываешь, Бекс.
- Шла пешком.
- А-а-а...
В Америке идти пешком - это одно из тех чудачеств, которые может позволить себе житель мегаполиса, но в уютном городке Ньютон, Массачусетс, пешие прогулки - верный признак временного помутнения рассудка, а в длинных бледных пальцах Тьерри как раз зажат весомый аргумент - тот самый неотвеченный звонок, который обличает меня в безумствах пострашнее, чем невинная любовь к ходьбе.
- Позволишь, - киваю на его айфон.
А не позволишь, я сама себе позволю. Но Тьерри уже передает мне телефон, всем своим видом выражая желание произнести короткую, но обличительную речь. Пусть говорит.
- Я, честно говоря, не совсем уверен, что там у тебя с твоим безумным бывшим, но я бы лично не хотел, чтоб мне когда-нибудь таких вещей наговорила моя… подружка, - Тьерри замялся на «подружке», а потом поправил, - бывшая подружка. На, держи, я выставил тебе автоответчик, так что нажми на «проиграть» и слушай.
Я, молча, отхожу к большому мраморному склепу, опускаюсь на выступ в плите прямоугольного мемориального камня по соседству и нажимаю надпись "проиграть". Динамик тут же оживает трескучим звуком, готовый разразиться нашими с Ником голосами. Тьерри, из деликатности, отходит от меня подальше, в глубину кладбища Ньютон, по широкой асфальтированной аллее, ведущей к небольшому озерцу. Тем временем в его айфоне, срываясь с крика на противный визг, я атакую брата первыми словами:
- Зачем ты здесь?!
- Привез тебя домой.
- Нет-нет, не здесь, вод здесь? – слышен какой-то шорох.
- Я сам не понимаю, зачем мне быть внутри твоей прически и потому так редко там бываю, если бываю вообще.
- Не притворяйся идиотом, Ник. Зачем ты делаешь все это с моею головой, зачем ты влез ко мне под кожу и душишь меня прямо изнутри, тебе так хорошо, когда мне плохо, страшно, когда я вся в крови и собственных слезах, тебе так нравится пырять меня ножом, это забавно или смешно, какие чувства вызывает в твоей гнусной душонке моя боль?
- Ребекка, ты галлюцинируешь как дышишь, так что давай-ка, выпей мою кровь и...
- Да лучше я умру в агонии! Я скорей издохну и распадусь на атомы под этой вот кроватью, чем позволю хоть чему-то твоему попасть внутрь меня!
А я, оказывается, умею быть волнующе неоднозначной в своих словах.
- Ребекка, это не ты, а яд несет такую чушь, расплывшись по твоим губам жестокими безумными словами, я, как твой брат…
Как называется такой надрывный хохот, кажется, гомерическим? Так вот, на записи Тьерри я не меньше минуты безудержно смеюсь как старина Гомер.
- Брат? – смех очень резко оборвался, - Да ты меня на 80 лет упрятал в гроб, чтоб только не позволить быть счастливой! Прошу прощения, Клаус, но братья так не поступают!
Я называю Ника Клаусом? А новости час от часу новее и новей.
Шуршит материя, я что-то застилаю? расстилаю? нет, это я сняла с себя халат.
- Тебе же нужно все мое, так вот, бери халат, бери-бери, не притворяйся, что не хочешь, он же мой. Или ты предпочитаешь только отнимать, тогда, - слышно как я обратно облачаюсь в, секундой ранее сброшенный, халат, - Ну, отнимай! И голову сломай, сверни мне шею, оторви мне руку, брось меня на пол, дай наконец почувствовать любовь! Ведь ты же меня любишь, правда, Клаус?
Опять молчание.
- Ну же, не стесняйся, доставай свой кол, кинжал, набор охотничьих ножей, разрежь сестренку на кусочки и спрячь по разным кладбищам страны, тогда я уж наверняка никому больше не достанусь!
Я понимаю, что вся запись – театр одного актера. И никакой подружкой, бывшей или даже актуальной, в ней и не пахнет, особенно вот в этих моих словах:
- Как там зовут тот комплекс, когда ты хочешь отыметь свою сестру? Ведь ты же хочешь, правда, Клаус? Давай, снимай штаны, я знаю, ты способный, я много лет жила в соседней спальне. Да ты не бойся, ты не будешь первым, я...
Слышен хлопок. Так. Ник меня ударил. Дальше шаги и тишина. Ушел.
Смотрю на маленький экран, до конца записи еще есть время. Что же будет дальше? Спустя минуту опять звучат шаги, ведущие Никлауса обратно. Что-то звякнуло, ударившись о ножку ночника на прикроватной тумбе. Скрип пружин в матрасе, потом еще один: Ник положил меня, а сам сел рядом, очевидно. Опять удар о лампу и глотки, я что-то пью и фыркаю при этом. Звук битого стекла - отбросила сосуд, но плеск не слышен, значит, кровь Ника допила до дна. А что еще там могло быть, если сейчас я не валяюсь на полу собственной спальни, корчась в горячечном бреду, а слушаю автоответчик друга, усевшись на надгробие у каменного склепа семьи ФитцУильям? Хм, еще один бастард.
Пружины скрипнули сильнее и кто-то что-то зашептал на самой грани слышимости, так безумно тихо, что мне не разобрать. Но кто шептал: Ник или я? Последний скрип, шаги и тишина, которою и обрывается послание на телефоне Венчурэ. Стереть, конечно же, стереть, какая тут, к чертям, сохранность записей.
Мой друг стоит чуть поодаль, у свежевырытой могилы. Она могла бы стать его, но слишком близко к дому и вообще, мне здорово приелась уже смерть, пора менять закостенелые привычки.
Я подхожу к Тьерри, зову его по имени и, встретившись глазами, внушаю новоорлеанскому щеглу в пепельно-серой фетровой федоре: "Забудь этот звонок и весь наш разговор".
- Бекс, а что мы делаем на кладбище? – оглядывается по сторонам мой бледный сухопарый друг.
- Гуляем после посещения Открытой Библиотеки, - и мы действительно идем вдвоем вдоль одного из миленьких кладбищенских озер.

Прослушать или скачать Adele Turning Tables бесплатно на Простоплеер

@музыка: Adele - Turning Tables

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

У паба "Зеленый Шиповник"

@темы: Клаус/Ребекка, коллажик, "Ритуальные жертвы", Клебекка

---

3. Свободные радикалы. Свобода.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

3. Свободные радикалы. Свобода.

Контраст температур между холодной улицею Вашингтона и, до отказа набитыми людьми, древесно-кирпичными внутренностями паба Зеленый Шиповник вгоняет даже хладнокровную меня в, бегущий колючими мурашками вдоль позвоночника, озноб.
- Крутое место, Бекс! – пытаясь заглушить своим баритональным тенором Бэтти Сэрвэрт, отчаянно нуждающуюся в «любовнике, которому не нужно дарить свою любовь», кричит мне на ухо Тьерри. Я могла бы расслышать даже шепот за столиком возле двери, ведущей в кухню, так что ультразвуковой волною «крутого места» меня немного оглушает, но, проморгавшись, я прихожу в себя и следом за друзьями Венчурэ пробиваюсь к стойке бара. Над ровными рядами разнокалиберных бутылок и совершенно одинаковых стеклянных стаканов с изображением ветки шиповника горит неоном надпись «Dieu aide toujours aux fous, aux amoureux et aux ivrognes». Наваррская в ирландском пабе? Действительно, Америка страна, где все смешалось воедино.
- Что там написано, - кивает вверх, в сторону надписи Тьерри.
- Господь способствует лишь дуракам, влюбленным и горьким пьяницам, - сейчас я только приложусь к стакану, и Господу уже не отвертеться от меня.
Виски ложиться мягкою волною на, еще дома выпитый, коричный чай – пользы от него мне никакой, зато, хотя бы ледяные внутренности согревает на отлично.
После встречи с Ником понадобился литр органического чая, чтобы понять – холодная весна взяла меня в надежный оборот.
Но вечер в Бостоне имеет свою прелесть, рукой подать – и будет тебе кровь не из прозрачного больничного пакета, а напрямую из пульсирующих жизнью вен местных горьких пьяниц, чьи имена Всевышний запамятовал, составляя сегодняшние списки добрых дел.
После 4 стаканов сладковатого бурбона и 3 совершенно добровольных доноров, я умышленно, что очевидно по ряду из троих причин и шести едва заметных точечных отверстий в районе шеи, отбившись от компании ребят из дома Хаскелла, медленно бреду по залу, полному колышущихся в такт индии музыке людей.
Сама я тоже постепенно начинаю ощущать некоторого рода колебания, правда, не тела, а скорей рассудка. У стойки бара, в самом уголке, между простенком и проходом в соседний зал для некурящих сидит не кто иной, как Ник и смотрит на меня привычным серым волком сквозь мутное стекло стакана с рыжим кукурузным виски. Широту обзора закрывает парочка, целующихся на ходу, парней, обогнув которых, я с жалость к себе осознаю, что обострение психологических проблем не обошло этой весною и меня – на высоком стуле сидит длинноволосый плотно сбитый блондин в дешевых джинсах, фейковых кроссовках Найк и поношенной спортивной куртке Красных Носков. Значит, Ник не в баре, он уже где-то в голове, творит свои безумные дела и нагнетает чувство страха перед началом упоительной охоты. А если уж он победно машет очередным трофеем и улыбается сквозь струи, бушующего пеной из бутылок, игристого шампанского вина, то проигрыш мой мне давно засчитан и внесен в общий реестр таблицы результатов порочных игр, осталась сущая безделица – поймать меня за руку и воткнуть кинжал в живот. Но там и без кинжала бурлят тревожные процессы подозрительной недружелюбности по отношению к моему слабеющему телу. А не настаивают ли здешний виски на вербене? И где в этом Шиповнике уборная для дам?
Неоновая надпись на стене мигает все ярче, все быстрее, вспышка за вспышкою взрывая темноту шумного паба, вращающегося пестрой ярмарочной каруселью вокруг моей оси. Похоже, и безумную самовлюбленную Ребекку сегодня в список Бога не внесли.

Меня тошнит выпитой кровью, виски и коричным чаем, вся эта омерзительная жижа льется в раковину дамской комнаты, а я, схватившись за живот, лишь содрогаюсь в учащающихся спазмах. Ник держит меня крепко на коротком поводке, он даже и не в голове, он под моею кожей, не выцарапать и не отскоблить. С кем я борюсь сейчас, с настигшим меня братом или с самой собой?
Умыв лицо холодной проточною водой и аккуратно вытерев бумажной вафельной салфеткой, грязно-зеленою на вид и жесткой как наждак на ощупь, я выползаю, выплываю, выхожу - какое подчеркнуть? - из дамской комнаты. Ищу Тьерри глазами. Куда же делся этот чертов французский напомаженный пижон?!
- Бекс, - Тьерри внезапно возникает позади меня и слишком фамильярно, на мой вкус, хватает взмокшей ладонью за обнаженное плечо. - Куда ты пропадала так надолго, Бекс?
Куда я пропадала? И куда я пропадаю прямо сейчас? Слово Guiness, испещрившее буквально все доступные поверхности ирландского паба Зеленый Шиповник, множится в глазах целым водоворотом разнокалиберных и разноцветных букв, я чувствую, как пол шевелится прибоем под ногами, а воздух все густеет и густеет, как карамельная тягучая помадка на медленном огне.
- Здесь слишком душно, нужен свежий воздух, - пытаюсь показать рукой на выход, но пара темно-коричневых двустворчатых дверей плывет перед глазами, множится медленно, но неуклонно, и, наконец, расходится в пространстве целой галерей репликаций. Что-то не так, что-то не так фундаментально.
Заметно ли по мне, что я - в бреду? Не знаю, но Тьерри ведет меня сквозь посетительское море как Моисей евреев из Египта, прокладывая путь по залу паба к одной из бесконечной череды дверей. Что ж, замечательно, не нужно будет проходить сквозь стену.
- Бекс, как ты на счет такси?
- Я подышу и подтянусь обратно, - Тьерри поводит широченными плечами, мол "поступай как знаешь" и оставляет меня зябнуть на ночном ветру (пустынной) улицы Вашингтона, захлопнув за собой коричневую створку входа в бурлящее людьми нутро Зеленого Шиповника.
Отлично, сейчас я только... Но додумать я не успеваю, сила притяжения (земли) берет неоспоримый верх над слабым сопротивлением моего неустойчивого тела, и я валюсь лицом вперед на вазу с (чем-то там), стоящую у входа в паб. Как хорошо, что это "что-то там" не подобающий названию шиповник, а мягкая трава без признаков шипов. Расстегивая ремешки дизайнерских изящных босоножек с убийственно высоким каблуком, пытаюсь просчитать, достаточно ли сил во мне, чтоб если не доковылять, так хоть с позором доползти на четвереньках до паркинга - в машине хоть с комфортом оклемаюсь. Это какое-то проклятье на крови, сначала Клаус, теперь это... Пристав как плющ-вьюнок к стене с красной кирпичной облицовкой, на полусогнутых ногах бреду вдоль Вашингтона до перекрестка с Винстон, а там еще немного и будет съезд в подземный паркинг.
Не знаю, как другие, но я опасность чувствую прям сразу и преимущественно тыльной стороной, но сейчас она, отточенная долгими часами тренировок предательница, дала программный сбой ох как некстати. Первый удар пришелся в левую скулу, второй в живот и сразу третий, под коленки. Я полетела на асфальт беззвучно, как одна из тех безликих ваз с цветами, что стоят у входа в паб. Нужно вставать, но сил подняться просто нет, кто-то схватил меня за волосы и дернул вверх, как дикую собаку за ошейник. Без головы я буду не такой чтоб очень уж прекрасной, хоть и вполне себе живой. Мысль рассмешила, но смех застыл льдяными иглами в сухом осипшем горле, как раз когда на нем сомкнулись чьи-то зубы. Да вы, наверное, смеетесь надо мной! Уроды! Совсем с ума сошли, если кусаете вампира как... вампиры! Но боль, текущая по венам от зубов куда-то к голове, рукам, ногам и сердцу, была не слишком-то веселой, убить меня нельзя (почти), но можно долго и со вкусом делать больно. Со стороны Вашингтона послышались шаги, сейчас они убьют Тьерри, а он ведь ничего такой, обычный милый парень в глупой кепке. Рука, державшая меня за волосы, внезапно стала страшно ненадежной, я снова падала, правда, на этот раз что-то упало вслед за мною сверху. Отлично, на моем лице ладонью вниз лежала чья-то неподвижная рука. Шум драки был глухой как сквозь стекло и вату, но неизвестно, чье грубое "Е**ть! Уматываем, парни!", достигло и моих ушей. Мимо промчались ноги в кедах и кроссовках Найк, а после подошли другие - в безумно дорогих ботинках, забрызганные кровью, краской и моим чувством собственного достоинства. Ник. Наверное, я это простонала вслух. Брат сел на корточки передо мной, отбросил неживую руку, закрывшую мое лицо, куда-то в сторону дороги и улыбнулся широко и беззаветно:
- Ну, что, Ребекка, как на вкус свобода? Я вижу, жизнь у современных одиноких женщин просто бьет ключом по всем местам, которые сподручней. Помочь тебе подняться или все сама-сама, как истовая суфражистка? Ты же помнишь суфражисток или этот момент эмансипации застал тебя уже в гробу?
Я выдохнула, брызнув изо рта слюной и кровью, и, черт возьми, двумя зубами сразу. Не знаю, что там видел Ник, спеша ко мне и рвущим мое горло безруким идиотам (теперь в самом прямом из всех возможных смыслов), но взглянув в мое безумное лицо, в своем он сразу же переменился. Откинув грязные, пропитанные кровью волосы, которые услужливо скрывали мою разодранную в клочья шею, брат выругался так, что пьяные матросы в бостонском порту залились бы стыдливой краской от смущенья.
- Сейчас я должен их догнать и с каждого снять шкуру по живому, - Ник осторожно подбирал ошметки кожи вокруг рваной раны, прижимая их друг к другу поплотнее, чтоб заживление пошло своим путем, - но это я всегда успею сделать завтра.
Мне нужно было что-то отвечать, но, похоже, голосовые связки превратились в бесформенные нити плоти, так что я снова застонала, только не горлом, а где-то между животом и диафрагмой. Звук получился тошнотворным симбиозом скулежа умирающей собаки и бульканья кровавых пузырей на онемевших, плотно стиснутых губах.
Ник был взбешен, но гнев был обращен не на меня, он шел куда-то глубже, внутрь, как в детстве после обращения, когда отец и мать заставили нас выпить кровь из чаши, а после закололи как домашний скот на алтаре великих и всесильных духов. После перерождения Ник первым делом подполз ко мне и посмотрел в глаза таким же точно взглядом как сейчас, полным кипящей злобы, чувства собственной вины и чем-то третьим, неуловимым, но оттого не менее ужасным.
Нам повезло, что на дворе давно как ночь и улица Винстона пустынна и безлюдна. Я все еще лежу правой щекой на, совершенно не прогревшемся за день, асфальте и чувствую, как горло понемногу обретает привычный заурядный вид. Ник смотрит в небо и не смотрит на меня, о чем он думает в такие вот минуты? "О том, что ты - грязная шлюха, вот о чем". Насмешливый певучий голос разрывает мой изможденный мозг почище чем зубы оборотней шею. "Что стоит ему только попросить, ты тут же дашь, как похотливая тупая самка, отклячишь задницу и завиляешь ею призывно как сука в течку. Ты думаешь, он никогда не замечал, как ты ведешь себя, когда он рядом, как предлагаешь себя и кому, кому? Родному брату, мерзкое отродье! Или ты решила, что он что? Влюбился в тебя, шлюху? Питает к тебе нежность? Любви такие существа как ты не стоят! Он сам тебе тогда сказал об этом! Ты ведь прекрасно помнишь лестницу в Монтане, тупое мерзкое отродье? Знаю, знаю, помнишь еще как!" Голос обрел лицо и плоть, и, заслонив звездное небо, надо мною склонилась мать. Эстер. Яд оборотней начал свое дело.
- Ник, - я прохрипела вверх, куда-то к облакам и тонкой дужке молодой луны меж ними. - Мне нужно домой.
- Галлюцинации, - и спрашивает, и оповещает брат, - Что видно?
- Мать. Напомнила, что я - тупое мерзкое отродье.
- Это, пока еще, досадная неловкость, но очень скоро станет хуже. Вставай, я отвезу тебя домой, Ребекка.
- Ты не знаешь, где я живу, - держась за руки Ника, пытаюсь возвестись с колен на неустойчивых ногах.
- Надеюсь, что это тоже сказано в бреду, а то звучит, как будто ты, и правда, в это веришь.
Ник, перехватив меня одной рукой где-то под ребрами, легко и абсолютно не смущаясь, буквально тащит мой оживший труп на собственном боку вперед, ко входу в паркнинг.
Давшее сбой, сознание дрейфует как лед в едва рябящем океане, а после медленно уходит под толщу воды, ныряя в темноту и увлекая мой воспаленный разум за собой куда-то в глубину, куда-то в бездну.

Прослушать или скачать Lover I Don't Have to Love бесплатно на Простоплеер

 

Прослушать или скачать Lover I Don't Have To Love бесплатно на Простоплеер

@музыка: Bettie Serveert - Lover I Don't Have To Love; Bright Eyes - Lover I Don't Have to Love

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

Гардероб "студентки Ласелля"

@темы: гардероб, "Ритуальные жертвы", Ребекка

---

2. Свободные радикалы. Свобода.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

2. Свободные радикалы. Свобода.

 

Вы когда-нибудь теряли свое лицо? Не так, чтоб вам на это указали со стороны неловкой дружескою шуткой или растущим беспокойством в глазах бредущих мимо первых встречных. А самолично ощущая, как с онемевших мышц сползает мимика в любом из проявлений: ни страха, ни улыбки, ничего, кататония в чистом виде; как распрямляются морщинки, натягивается кожа вокруг и выпученных, и запавших [что в принципе одновременно невозможно!] застывших глаз с огромными зрачками, перекрывающими радужку до самых остекленевших и сияющих морозной белизною белков; как открывается в беззвучном крике рот и хочется вдохнуть, но воздух не проходит по спазмированному, сжавшемуся как от отека Квинке, горлу; вам приходилось превращаться в маску ужаса, прекрасно ощущая каждую деталь метаморфозы? Холодная весна вонзилась мне под ребра влажным острием давно знакомого им серебристого кинжала.
- Бекс, это, кажется, тебя, - ткнул мне пальцем за спину Тьерри.
- Бекс, - повторил холодный, издевающийся голос, противно растянув каждый из звуков в составе злополучной "Бекс".
- Бекс, - серокепочник уверенно, но очень осторожно подергал меня за предплечье, пытаясь возвратить из хаоса к реальности, к себе. И к Нику, настигшему меня этим весенним утром. Уж лучше б я и дальше скиталась по болотам и продолжала спать на молотилке для овса, укрывшись лошадиною попоной.
- Я в порядке, - проскрипел мой голос, хоть я не помню, чтобы отдавала ему команду к действию. - Оставь нас, на минутку.
Венчурэ только удивленно вскинул брови, но тут же отошел в сторонку - на площади стояло открытое передвижное кафе и можно было выпить чашку кофе с бейгелем, таким нехитрым завтраком и соблазнился отосланный Тьерри.
- Новый друг лучше старых двух? - дыхание брата коснулось моего левого уха. Весна была холодной, но Ник мог смело дать ей фору в 100 очков.
- Здравствуй, Ник.
- М-м-м, ты даже помнишь мое имя. Польщен, польщен, сестренка. А я-то думал, что с глаз долой и с сердца тут же вон, а ты, конечно, не такая, ты верная, лояльная, ты моя младшая сестра, - голос внезапно стал грубее, резче, Ник сжал мой левый локоть в кулаке и придвинул меня спиной к себе поближе. - Ты не могла оставить позади свою семью, свой дом, ты же не жалкая Мейфлауэрская крыса, ведь я прав, сестренка?
- Я не буду извиняться, - на этот раз я пропищала как самая что ни на есть крыса с Мейфлауэра, крыть нечем - пропищала.
- Оу, дух сопротивления и свободы все еще владеет твоим воображением, сестренка? Забавно будет посмотреть на это в действии.
- Чего ты хочешь?
- Как обычно: душевных разговоров, обед по расписанию, сестру, которая не убегает при первых признаках неплотно притворенной двери, - тут Ник совсем уж потерял самообладание, локоть хрустнул под хваткою гипертонированных пальцев, зато острая боль отлично всколыхнула мой рассудок и я стала очень медленно, но верно приходить в себя.
- Ничем не могу помочь, но если гроб с тобой, то в лоно любящей семьи я так или иначе ворочусь, не так ли, Ник?
- Хотелось бы, сестренка, добровольно, но вынудишь - вернешься в нем, родимом.
Я рассмеялась. Нет, ну, нельзя же одну и ту же песню петь рефреном дольше сотни лет, все приедается в итоге.
- Я где-то пошутил и не заметил шутки?
Одернув руку, я обернулась к брату лицом, хотелось посмотреть в его безумные глаза насмешника и самодура.
Глаза были какие-то другие. Не спорю, я могла отвыкнуть за это время, но Ник... он не смеялся надо мной, глаза были безумны, это как обычно, но вместо вызова в них было нечто новое, неясная эмоция... И если бы я не знала брата подчас гораздо лучше, чем он сам себя, я бы решила, что это - боль, что Ник страдает, что корни бешенства растут не из безумия, а, страшно не то, что вслух сказать, а даже про себя подумать - из этой самой, из лю...
- Ребекка! - он что, читает мои мысли?! – Я предпочел бы продолжить наш исключительно семейный разговор без совета попечителей под боком, - только сейчас я заметила Тьерри с друзьями из дома Хаскелла, которые собрались в группку и внимательно следили за всем происходящим между мной и Ником.
- Я занята сегодня, планы на вечер.
- С советом попечителей?
- С друзьями Ник, в кои-то веки у меня друзья.
- Внушенные до самых не могу, в чьих одурманенных глазах ты - просто милая блондинка из Монтаны с немножко острыми зубами? Нет у тебя друзей, Ребекка. До встречи, младшая сестра, - Ник наклонился и долгим [совершенно братским] поцелуем припал к моей щеке, чтоб после развернуться и в гробовом молчании покинуть кампус.
Ник знает, куда бить, чтоб вышло побольнее, и даже не помыслит о милосердии к тому, чьи болевые точки для него открыты не так по глупости, как из любви к нему, безжалостному первородному уроду.

- Хей, - как-то неуверенно, бочком подошел ко мне Венчурэ, протягивая на максимально вытянутых в мою сторону руках бейгел с кунжутом и стаканчик кофе, - в полицию не хочешь позвонить, а то какой-то твой знакомый мутный. И этот поцелуй в конце – на открытые сексуальные домогательства прямо страсть как похоже.
Я взяла бублик и ярко-коричневый бумажный стакан из рук Тьерри и тут же, совсем на автомате, отхлебнула кофе.
- Не стоит, это был мой б…
- Твой б...?
Ну, не собираюсь же я ему на самом деле сказать, что на центральной площади кампуса меня только что вроде как открыто сексуально домогался мой собственный брат.
- Бывший, это был мой бывший. Ник. То есть Клаус. Мой бывший – Никлаус М…
- М?...
Конечно, Никлаус Майклсон, однофамилец, гениальная идея, нужно попросить в учебной части переписать меня с художников в атлеты – потенциал моего мозга решительно пошел на спад.
- Морган. Никлаус Морган, мой бывший парень.
- Неприятный тип. Пойдем, ребята выбрали нам паб на вечер в Бостоне, ирландский Зеленый Шиповник. Бывала там?
Я отрицательно мотаю головой. Нигде я, кроме гроба, не бывала.

Прослушать или скачать I Don't Care бесплатно на Простоплеер

@музыка: Apocaliptica feat. Three Days Grace - I Don't Care

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

Коттедж под номером 22 в проезде Склона Горящего Холма в Каштановой Долине

@темы: коллажик, место действия, "Ритуальные жертвы"

---

1. Свободные радикалы. Свобода.

Ритуальные жертвы

Часть 2. Свободные радикалы

1. Свободные радикалы. Свобода.

 

Мой дом, любимый дом, мой первый и пока единственный собственный дом, который я, не покривив душою, могу называть своим вот уже как 2,5 года. Впервые балом правит единичное число, никаких усредняющих и обобщающих «мы», есть только «Я» и, признаться, я от этого в восторге. А гардероб? Наконец-то, вещи не из супермаркета или раскладки каталога forever21.com, а натуральные живые ткани от брендов с именами собственными на узких ярлыках и лаконичных черно-белых бирках. Из девушки со старших классов я стала девушкою с классом. Ура Ребекке Майклсон! Троекратное ура студентке 3-го года обучения в Ласелле, Ньютон, Массачусетс и арендатору уютного двухэтажного коттеджа под номером 22 в проезде Склона Горящего Холма в Каштановой Долине - одном из 13 квази-городков, составляющих тот самый город Ньютон, Массачусетс.
Когда я только переехала сюда, устав скрываться от несуществующей погони по кишащим аллигаторами болотам Флориды да сараям для земледельческих орудий крестьян из Оклахомы, и выбирая между престижем M(эм).I(ай).T(ти). и затаенностью Ласелля, избрала в качестве союзника надежную неброскую уютность последнего, первым, кого я встретила на кампусе, был долговязый парень из Луизианы, Тьерри Венчурэ.
- А ты сама издалека в этих местах, стройняшка Бекс?
Стройняшка Бекс прониклась комплиментом и улыбнулась парню в серой кепке чуть теплее, чем того требовал регламент первой встречи.
- Из Монтаны.
- А где сейчас живешь? На кампусе в общаге или снимаешь где коморку?
- У меня дом в проезде Склона Горящего Холма.
- Проезд Горящего Холма? Уютно и со вкусом. Стройняшка Бекс еще и тайная богачка, одобряю! Французы любят роскошь даже если она не в нашем, а в соседском обиходе. Приятно нам, ты понимаешь, смотреть на красоту в различных проявлениях и формах.
Кажется, к изгибам моих форм Тьерри проникся совершенно откровенным интересом, окинув цепким взглядом их многообещающую роскошь. Придется подтереть в нем эти неуместные порывы легким внушением:
- Я только друг, о сексе даже не мечтай, Венчурэ.
- О сексе даже не мечтаю – сомнамбулою повторил за мной Тьерри.
- Нет-нет, со мною – не мечтай, а так мечтай и занимайся сколько хочешь, друг только я, все остальные девушки, - я призадумалась и приобщила, - и парни вполне себе достойные объекты вожделений.
Тьерри растерянно сморгнул и перешел на дружескую тему:
- Монтана, Массачусетс - чувствуется нездоровая наклонность к заглавной букве М.
- Ну, я ведь Майклсон. Здоровые наклонности не в нашем генокоде. Хотя, возможно, это все-таки вода или какое-то заразное поветрие, ведь Майклсоны с другим генным набором не очень-то и далеко ушли от моего. Я бы сказала, даже обогнали и обогнули по окружности, в своем стремлении удовлетворить насущную потребность в чем-то нездоровом.
- Грязные семейные скелеты в глубоких платяных шкафах?
Отлично! «И воздержаться от вопросов о семье!» - внушила я еще одно из правил корректного общения с богачкой и стройняшкой Бекс, то и дело грозящему скатиться в крайности французу.
Сколько таких поправок я внесла за эти несколько лет – не сосчитать! Зато, какая у нас милая и тщательно организованная дружба, и никакого дьявола в деталях!

Утро было не солнечным, скорее уж холодным и промозглым, хотелось завернуться в плед, разжечь камин и почитать Мольера или что-нибудь из мемуаров о Карлах и Людовиках, жадно запивая королей, прогретым с корицею, анисом и гвоздикой, рубиновым вином, подобранным под год их тихого домашнего убийства или помпезной казни гильотиной. Но у меня экзамен по дизайну, будем с натуры рисовать кого-то из легкоатлетов или баскетболистов, кому нужнее зачет по общим дисциплинам, а у мозгов потенциала нет.
Талантами к изобразительным искусствам я, мягко выражаясь, не блещу, зато беру старанием, прилежностью и превосходной явкой на занятия согласно предписанию учебной части. Сегодня мне предписано явится к девяти в одну из мастерских на кампусе, а значит ни Людовика, ни Карла, ни пледа, ни вина, одна тоска и сырость, как те, что так немилосердно заволокли своею пеленою весь мир Каштановой Долины, раскинувшийся за моею дверью.

Тьерри топтался у подножья лестницы, ведущей от общежития к аллеям, чьи лучи пересекали кампус и растекались во все стороны от площади Под Вишнями, зажатой корпусами в самом сердце территории Ласелля.
- Отличная погодка, Бекс!
- Напоминает тебе дом?
- Ты что, у нас почти всегда тепло, когда потопа нет, или тропическим штормом не накроет спозаранку.
- Или жрецы вуду не озвереют, призывая духов холода и тлена.
- Жрецы вуду такою ерундою не страдают, наоборот, увидишь даму с тряпичной куколкой и пригоршнею шпилек – скоро быть жаре и торфяным пожарам! Если, конечно, факела у дамы вовремя не отобрать.

В мастерской было уже довольно людно, так что мы с Венчурэ, молча, уселись за свои мольберты и приготовились морально лицезреть чужую оголенную натуру. Не то, чтоб я не видела разнообразия натуры раньше, но чувство у меня было какое-то тревожно-гадкое, как будто вот-вот в идеальные чертежные расчеты должна закрасться мелкая подлянка, влекущая в, до некоторых пор сокрытом арьергарде, огромные, просто невероятно колоссальные последствия весьма печального порядка.

- Бекс, - окликнул меня, не вставая с места, Тьерри – сегодня мы с ребятами из дома Хаскелла собрались в Бостон, прошвырнемся там по пабам, ты как, в хорошем настроении для виски?
- Пожалуй, немного виски мне не помешает.
Пока Венчурэ глупо улыбался, из маленькой подсобки в мастерскую вышел угрюмый баскетболист в уродливом линялом халате для натурщиков и с каменным лицом распутывал тесемки, готовясь оголиться перед классом.
Если бы я только знала, какою катастрофой закончится сегодняшнее утро, то приложилась бы к бочонку с виски еще до первых петухов, а отлепилась в веке так 24-25, никак не раньше. Если только бы.

За мой набросок поставят худшее С=, а лучшее В+, но балы однозначно проходные, так что пора домой, искать наряд на вечер. Надеюсь, в Бостоне теплее.
- Надеюсь, в Бостоне теплее, - я продублировала мысль вслух, конечно, обращаясь к стоящему передо мной Тьерри. Ответ, однако, прозвучал откуда-то из-за моей спины.
- Холодная весна, Ребекка?

Прослушать или скачать Ingrid Michaelson Afterlife бесплатно на Простоплеер

@музыка: Ingrid Michaelson - Afterlife

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

"Свободные радикалы"

@темы: Клаус/Ребекка, коллажик, "Ритуальные жертвы", Клебекка

---

12. Аморальные уроды. Другие.

Ритуальные жертвы

Часть 1. Аморальные уроды

12. Аморальные уроды. Другие.

- Над вашим домом - дым, - это было первое, что сказала Хейли, приехавшему навестить ее на острове Мустанга, чудному пуще прежнего Эллайдже.

- Сердце Клауса не выдержало правды. Казалось бы, в его глазах это должна быть радостная весть, но ипостась сестры всегда была его единственной надеждой, в лице Ребекки, не смотря ни на что, он видел для себя проблеск каких-то лучших дней…

- Я, конечно, прошу прощения, и ипостась моя его тоже попросит, если очень надо. Но там, над вашим домом – дым, с чего бы?

- Клаус развел большое погребальное кострище для своих…

- Кострище?! - Хейли не очень-то хотелось слушать, каких там своих демонов на этот раз хотел умаслить Клаус. – В заповедной зоне?! Это же экологическая катастрофа! И животная!

- Зооцид.

- Да мне без разницы как это называется! Почему вам всем так важно много слов умных говорить? Простым человеческим языком никак нельзя сказать? Первородным благородством подавитесь? Почему все свои эмоции вы как ножи друг в друга бросаете?! Да, я тебя люблю, довольна и сломал ей голову! Зачем?! Чтобы успеть добежать до Канадской границы и там спрятаться в какой-нибудь канаве, лишь бы избежать серьезного откровенного разговора? Или это?!? Вы живете в заповедной зоне! Эта земля старше вас, а это, блин, достижение которых еще поискать! И теперь он устроил кострище, чтобы внешний мир соответствовал его бедному горящему сердцу? Вам что, папа с мамой не рассказывали, что за счастье надо бороться? Или вы так пообвыкли к халяве, что от малейшего усилия сдохнете на самом старте? Хочешь любви - добейся, докажи, что ты не жалкая скотина, а достойный взаимности тысячелетний вампир, волк, человек, да хоть рогатый северный олень, на выбор. Хотя, по существу, все та же жалкая скотина, от правды за границу не сбежишь! Но вы живете всей семьей по принципу "может?", "не может?", "ну и ладно, пойду, сожгу конюшню..."

- Хейли, это не так просто, как могло бы показаться тебе на первый непросвещенный...

- Да заткнись! И глаз таких не делай! Сам сказал «Зови меня Эллайджа»! Зову. Если вам тыща лет, то это еще не значит, что вы перешли на какой-то качественно новый уровень [человеческих] чувств. Здесь все как в старшей школе, или, что гораздо хуже, в дешевом сериале о старшей школе. Мальчик любит девочку, но ему нельзя, и он ее унижает – обзывает - за косички дергает, чтоб девочка не догадалась, а потом все узнают, что им можно, но девочка уже такая задерганная, что ничего хорошего от мальчика не ждет, а берет и сбегает с передвижным цирком на гастроли в Вену. И вот здесь мальчик покупает билет на самолет до Вены, а не идет уничтожать бесценный памятник живой природы!

- Хейли, она его сестра тысячу лет... А теперь...

- А теперь все страшно тайное стало слишком явным, и карма перешла в режим расплаты. Но так вам, мудакам, и надо! Животные-то здесь причем?!

- Хейли, мы сейчас спасем твоих животных.

- Вам бы себя самих спасти для старта, и начинайте, Бога ради, с головы! Она у вас у всех больное место! Иди и потуши этот пожар! А я сама спасу животных, без помощи тысячелетних монстров, прочно застывших в раннем пубертате. Иди! Пока весь город не сгорел под грустную волынку разбитого сердца твоего брата-психопата.

Эллайджа устремился к полыхающему дому, а взбешенная волчица Хейли Маршал побежала к лошадям, которые паслись на пасторальном склоне острова Мустанга и, глупые, не понимали, что на противоположной стороне широкого и всегда холодного озера Глупцов вздымает искры к небу чье-то живое и трепещущее сердце.

Конец 1 Части.

Прослушать или скачать Hurts Sunday бесплатно на Простоплеер

@музыка: Hurts - Sunday (Demo)

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

11. Аморальные уроды. Он.

Ритуальные жертвы

Часть 1. Аморальные уроды

11. Аморальные уроды. Он.

- Ребекка нас покинула, - вот первое, что мне сказал Эллайджа, когда во вторник утром я вернулся в переулок бухты Гринд. – Я полагаю, это полностью твоя заслуга, так что прими мои скупые поздравления, брат. Ты, наконец-то, потерял последнего, кто, пусть и не всегда особо добровольно, но все же жаждал быть с тобою рядом.

- Она тебе все рассказала?! – Нет, нет, Ребекка не могла!

- Ребекка? Нет, мне рассказала Хейли.

- Значит, она сбежала молча.

- Я отпустил ее.

- Но я не отпускал!

- О нет, Никлаус, ты отпустил ее в самом начале, просто сегодня наконец заметил, что сжимаешь в своих руках бразды от пустоты и собственных болезненных иллюзий.

- Эллайджа!

- Никлаус. Не смей орать, это порядком надоевшая привычка. Никто, кроме тебя, не виноват, что избегая даже имени его, ты с такой точностью, до крошечных деталей, столь скрупулезно воссоздал из собственной разрушенной души полнейшее подобие презренного тобой тирана Майкла.

- Твоего отца!

- Отцов не выбирают, в отличии от образа кумира.

- Оставь все эти сложные морали для более податливых ушей! Ребекка очень скоро снова будет дома!

- Оставь ее в покое!

- Она - моя сестра!

- Она моя сестра!

- Она наша сестра, не важно...

- Не наша!

Эллайджа меня резко оборвал.

- Моя. Не наша. Никлаус, отступись.

- Какая-то очередная твоя безумная легенда... Не поможет, я очень скоро найду ее и ...

- Ты не посмеешь. Отпусти мою сестру, Никлаус. Достаточно боли и нездоровых грез. И пусть мы изувечены морально в своих людских личинах, но как семья мы все еще имеем право на спасение, не преступай хотя бы этой грани, брат. Сколько бы гнева, страха и обиды не затаила на тебя Ребекка, ты, как и прежде, ее Ник. И стоит только захотеть вернуться, ты отворишь ей двери дома как брат и лишь как брат.

- И все же ты легко и без больших сомнений сбросил эту бомбу на меня! Так объяснись-ка, сводный старший брат, озвучь мне доводы и факты!

- Скажем, прелюбодействовать могла не только наша мать, отцу... Майклу тоже однажды довелось вкусить запретный плод внебрачного соития, чьим результатом и стала наша дорогая младшая сестра. Единственная девочка в семье могущественной ведьмы, которая была, однако, лишена малейших проблесков магического дара... Об этом много говорили, мы с Финном с детства слышали молву, а после слухи все плодились из года в год, все больше подтверждая справедливые оглядки. Один лишь ты, из старший братьев, был бесконечно поглощен общением с Ребеккой, не замечая очевидного под самым своим носом. А как она была любима Майклом? С чего бы нашему отцу, безжалостному викингу-чурбану, носится с девкой, замуж отдал и прощай родимая кровинка. Но отец всегда держал ее в мягких кошачьих лапах, а не медвежьей хваткою, как нас. Одна Ребекка могла унять его жестокость по отношению к тебе, ее одну отец не смел ударить и отбросить в сторону как вещь, только сестра была ему отрадой. Ну, а ты, любя ее так очевидно и открыто, лишь умножал отцовский гнев. Волчий ублюдок и дорогая маленькая дочка - как смертоносен был этот союз в глазах безумца Майкла, как отвращала его даже ваша дружба, ваша доброта друг к другу, не говоря уже о зреющем в глубинах сердца чувстве. Боюсь, что он нас всех разрушил, лишь бы разрушить вас двоих. Как видишь, здесь он все же преуспел, пусть и посмертно.

Мне тяжело дышать, хотя это привычка, а не насущная потребность организма. Она моя сестра, она - моя. И так внезапно: и не сестра, и не моя, и ничего со мной не происходит, мир прежний, прежний я, только она теперь чужая, не моя. И каждая из линий тела на холсте имеет право на существованье, и каждое движение руки с утра под одеялом не сладостное грешное мгновение, а банальный подростковый онанизм на девочку из дома по соседству. И все мои сомнения, метания, все ангелы и демоны – все бред! Нет между нами никакой порочной страсти. И никого она не предавала, а просто ставила на место идиота, решившего считать ее своей безо всяких на то прав. Я чувствую и почву под ногами, и власть в своих руках, мой разум так же светел, а зрение остро, но где-то в глубине сознания, души, или любой другой несуществующей субстанции, я снова умираю, как тогда, от занесенного клинка отца. Нет, не отца. От Майкла, от его не дрогнувших ни на секунду рук. Не дрогнул и Эллайджа. Он, как и Ребекка, сын своего отца, его достойнейшее чадо. Пусть монстрами мы стали сами, но породил нас, все же, монстр. Опять. Не нас, их. Их породил мой личный монстр, моя кровавая звезда неотвратимой смерти Немезида, мой вечный спутник, порождающий терзания и страх. Как дети своего отца, они чужие мне и телом, и душою.
Эллайджу хочется убить. Ребекка стала странно безразлична. Подумаешь, подруга детства передала! Пусть существует дальше, пусть живет, влачит свое презренное существование в любом замшелом месте, в тени, вдали от глаз людей, сжираемая страхом, что я ее найду и совершу возмездие за дерзость, за побег из лона любящей семьи. Нет, пусть себе живет. Та девочка, которую любил, которая любила, а после превратилась в скорлупу от прежней светлой и веселой моей сестренки. Превратилась в бессмертный склеп почившей дорогой Ребекки, которая мне даже не сестра.

Эллайджа остается в холле на мгновенье, открыто и бесстрашно смотрит на меня, а после, не проронив больше ни слова, бесшумно исчезает за парадной дверью. Я мрачно и неспешно поднимаюсь отяжелевшею походкой на второй этаж, бреду сжигать все жалкие портреты, полные плавных линий тела, золотых волос и голубых холодных глаз за угольной ресничной поволокой. Портреты страсти и снедающих веками желаний плоти, которые хранят следы моей не грешной и безбожной, а просто мертвой от рождения любви.

Я помню этот день, в его ежовые объятья, я слишком часто погружаюсь как в озеро мельчайшей глубины с прозрачною стоячей водою. Последний день из долгой череды моей мучительной потери греховной недозволенной любви. Десять столетий, не задумываясь, стерли нежнейший шелк в мельчайшие песчинки,
смешавшиесь с сырой землей одним весенним днем, в котором я стою и, молча, созерцаю, как полыхает наш семейный дом в лесу у озера Глупцов в Полсоне, Монтана. С портретами, с воспоминаниями, с сердцем, давным-давно бесповоротно омертвелым, но так же глухо бьющимся сквозь треск и мерное шипение огня, отстукивая ритм "Ребекка-Бекка-Бекка-Бекка-нет-нет-нет-ушла-ушла-ушла"...

Прослушать или скачать This Is How I Disappear бесплатно на Простоплеер

@музыка: My Chemical Romance - This Is How I Disappear

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

10. Аморальные уроды. Она.

Ритуальные жертвы

Часть 1. Аморальные уроды

10. Аморальные уроды. Она.

Так, что нужно взять с собой? Что вообще мне может пригодиться… там, в том месте, куда я уеду, в любом месте, лишь бы подальше от Полсона, Озерный округ, штат Монтана.

Большая дорожная сумка, с завалившимися внутрь боками, стоит совсем пустая на кровати и ожидает от меня решительных шагов в вопросе экстренного сбора. Побег! Не в мыслях, не в мечтах, а руку протяни – и вот она, твоя дорога, спасение уже в моих руках. Нужно хотя бы что-то бросить в эту сумку! Пусть будет желтое платье, несколько пар джинс, рубашка, так, что еще? Обувь, какая-то обувь для непонятной погоды в неизвестном городе любого из 50 штатов. Туфли! Мне нужно взять туфли, определенно, черные туфли на высоком каблуке всегда пригодятся! А это что такое? Это вообще не мое, какая-то розовая безвкусица с ремешками-завязочками на лодыжках. Что еще взять? Паспорт! Конечно, нужно взять паспорт, и еще какие-то документы, хотя, зачем они мне? Ребеккой Майклсон мне больше не быть, а новое имя – это новый паспорт, новые права, новый дом, новый мир, все то, что однажды должно случиться с тобой в первый раз. Настоящая жизнь.

Я еще никогда не убегала одна, без братьев, без Ника.

От Ника.

Но, даже скрываясь от Ника, я – вылитый Ник, поспешно бегущий от Майкла.

Порочный круг, версия 2.0.

Голоса в библиотеке, кажется, стихли, наверное, Эллайджа повез Хейли к доктору или домой. Нужно поспешить, чтобы успеть улизнуть, пока он не вернулся, успеть покинуть этот дом, этот Полсон, всю эту Монтану, предвосхищая долгие, изнуряющие беседы, чей основной мотив – воззвать к тому, чего я напрочь лишена в данный момент. К терпению.

Но я опять ошиблась, решив воспользоваться лестницей вместо окна. Два раза подорваться на одной и той же мине – это как-то слишком даже для меня.

Старший брат сидел в одном из кресел возле незажженного камина, подперев подбородок, сложенными в замок, пальцами рук и, казалось, просто терпеливо ждал моего внезапного ухода.

- Я ухожу.

Эллайджа тяжело вздохнул.

- Лучше бы ты предпочла поездке в Скалистые горы беседу в семейном кругу.

- Ник сходит с ума, он…

- Понимаю, - кивнул Эллайджа, соглашаясь не только со мной, но еще и с каким-то своим внутренним, глубоко личным решением.

- Сестра, могу ли я что-то тебе предложить, чтобы ты… повременила с отъездом из дома, и мы попытались наладить… - брат никогда не мучился выбором слов, что ж, сегодня многое с нашей семьей приключилось впервые… - Пошатнувшийся мир? – нашел, наконец-то, подходящее выражение Эллайджа.

- Мир? Эллайджа, где он, наш мир? Нет ничего, что было бы в твоей власти, способное сделать из этой руины семью!

- Стало быть, отчаянные времена уже предприняли свои отчаянные меры.

Я бросила сумку на пол, разговор обещает быть долгим.

- Клаус…

- Не надо! Нет ничего, что начиналось бы с имени Клаус и заканчивалось хорошо!

- …он любит тебя, пусть и очень странною любовью.

- Да я знаю! Но почему он ею меня душит, зачем он сделал из любви петлю на моей шее и день за днем затягивает узел только крепче? Разве я это заслужила?! Разве его любовь должна навечно отменить другие мои чувства, и в том числе любовь к другим мужчинам? Я понимаю, он константа, но ведь должны же быть и переменные в этом, и без того неразрешимом, уравнении моей тысячелетней жизни?

- Все зло, что причинил тебе Никлаус, несло в своей идее благо...

- Головой я понимаю, что это было мне во благо, но я не чувствую его, нигде во мне оно не отыскало отражения, Эллайджа. Его, требующее все новых и новых жертв, спасительное благо не сделало меня счастливой.

- Ты была счастлива, Ребекка. Недолго, но была.

- Когда? В какую из эпох, пронесшихся сквозь мою вечность, я показалась тебе отраженьем слова счастье?

- Чего же ты хочешь, сестра?

Простоты. Простора. Под крышкой гроба я успела оценить все ужасы закрытого пространства, я больше не хочу жить в этом городе под потолком из бревен, которые вопят "фамильный склеп, расширения версия". Устала. Здесь тесно, здесь у каждого похожего есть имя, а у меня есть роль, в которой я заключена не меньше чем в гробу.

- Мне хочется дышать, мне просто нужно жить, впервые за века мне нужно ощущать себя живою. Пусти меня, Эллайджа.

- Отпускаю.

- Я не вернусь сюда.

- Я знаю, дорогая, я знаю, и все же не держу. Живи, сестра, ты это заслужила.

Я подхватила объемную коричневую сумку и выскочила в дверь, противореча в корне своему собственному желанию быть заурядным человеком из толпы людей, как истинная нежить: стремительно, всего в один прыжок.

Машина Эллайджи завелась, противно зашуршал мельчайший гравий под колесами на подъездной дорожке, с которой резко отъезжал автомобиль. Такое чувство, будто я спасаюсь от невидимой погони, на деле существующей лишь в моей, опьяненной внезапною свободой, голове. И, пролетая по сплетениям восточных с западными авеню города Полсона, Монтана, меня гнала вперед и вместе с тем держала на прицеле одна, не до конца понятная мне, мысль: "ошибка, какая глупая непоправимая ошибка, была мной только что совершена".

Прослушать или скачать Peter Heppner I Won't Give Up бесплатно на Простоплеер

@музыка: Peter Heppner - I Won't Give Up

@темы: Клаус/Ребекка, "Ритуальные жертвы", Клебекка, песня к главе

---

Гардероб "карликового волка-бродяжки"

@темы: Хейли, гардероб, "Ритуальные жертвы"